Софийские рассказы

Не знаю, сколько времени я там провел. Помню только, что, когда открыли дверь и вызвали меня, я не мог сказать своего имени. Смерть несколько раз меня спрашивал, но я не отвечал. Не потому, что не хотел отвечать, а просто не мог разжать челюсти, чтобы произнести хоть слово. Мне казалось, что язык мой увеличился, стал неподвижным, не умещался во рту. Когда меня вывели на свет в коридор, где были окна, я потерял сознание. Очнулся я в широкой комнате, уже без цепи и наручников. Передо мной стоял незнакомый мужчина в темных роговых очках и с сигаретой во рту, которая непрерывно дымила. Это был следователь. На его письменном столе не было ничего, кроме пепельницы, переполненной окурками. Не было ни пресловутой красной записной книжки, ни карандашей, ни бумаги. Огромный длинный полированный стол ослепительно сверкал на солнце. Человек в роговых очках долго курил, не глядя на меня, стряхивал пепел с сигареты, думал. Потом спросил:

— Ты литератор, верно?

— Да.

— Об одном тебя прошу, — продолжал он, — не отвечай мне односложно. Говори нормальными, длинными предложениями, только не «да» и «нет»!

— Да.

— Опять начал!.. Смотри, я рассержусь на тебя… Скажи: люблю литературу, мои любимые писатели — Максим Горький, Михаил Шолохов и другие. Читал «Мать» Горького. Недавно разбирали это произведение в литературном кружке… Люблю также и западную литературу… Например, французскую, испанскую!

— Да, понимаю!

Он встал, стряхнул пепел в открытое окно и резко обернулся ко мне.

— Тебя ожидает печальная участь, если не поможешь следствию! — пригрозил он.

— Какому следствию? — удивился я.

— По делу о Стояне Гайтанове… Ты должен облегчить нам работу, если хочешь выйти на свободу! За стенами тюрьмы тебя ждет красивая девушка!.. Мы должны добраться до канала, по которому передвигается в настоящий момент Стоян Гайтанов… Он в Софии, мы знаем это… Но где? Ты это нам скажешь… Вот и все, что требуется от тебя. Пожалуйста, садись за стол… Вот тебе бумага, чернила и ручка. Пиши!.. Подробно, все подряд! Квартиры, явки… и так далее!

Он отодвинулся от стола, чтобы освободить мне место. Показал на стул. Я не посмел, конечно, сесть на широкий, удобный, обитый кожей стул, а только сделал шаг вперед и спросил:

— Какие квартиры?

Он сморщился. Дымилась сигарета, прилепившаяся у него в углу рта, а за стеклами очков прямо передо мной враждебно блеснули его глаза.

— Описывай!.. — приказал он. — Подробно и точно!.. Я тебя оставлю одного. Писатели любят уединение. — И он вышел из комнаты.

Я остался один. Пустой стул молчаливо приглашал сесть на него, но я по-прежнему стоял на том самом месте, где меня оставил следователь. Я действительно не знал, что писать и что рассказывать. Мои беседы с бай Стояном касались в то время лишь Бонки и адвоката Татарчева. Других имен я не знал, но даже если бы и знал, то едва ли написал бы их, потому что это было чуждо моему понятию о конспирации. Долго я так стоял и думал. Какие только догадки и предположения не вертелись у меня в голове! Бегство бай Стояна, подготовленное и организованное им исподволь, также было для меня большой загадкой. «Почему? — спрашивал я. — С какой целью?» В душе моей зародилась страшная мысль, которую я не мог прогнать: «А если он действительно решил их убить?» Мысль была чудовищная, и я гнал ее прочь. «Нет, нет! — говорил я себе. — Бай Стоян не способен на подобное преступление. Он не убийца и не может им стать! Ручаюсь головой!»

Когда следователь вернулся и увидел, что я стою на том же самом месте, где он меня оставил, то ничуть не удивился. Лишь передвинул сигарету из одного угла рта в другой и сел в кресло, издав глубокий стон, будто его пронзили ножом.

— Значит, будем молчать?.. Хорошо! — Он нажал кнопку звонка и приказал вошедшему ключнику: — Отведи его в карцер.

— В тот же самый?

— Да, в тот же.

— В наручниках?

— Без них.

— А цепь?

— Без нее.

Великодушие следователя меня удивило. Без цепи и наручников? Это кое-что да значило. По крайней мере на этом этапе моего допроса.

А другого этапа не было. Меня неделю продержали в карцере, в этой темной и сырой дыре. О том, что прошла неделя, я узнал от ключника. Он каждое утро приносил мне горячий чай в алюминиевом солдатском котелке. Я хватал его сразу двумя руками, чтобы согреться, и начинал жадно глотать слегка подслащенную, ароматную жидкость с запахом липового цвета. К сухому хлебу я не притрагивался. Его я ел в обед и вечером с похлебкой. Похлебку я ел кривой ложкой, которую обычно держал за поясом под рубашкой. Похлебка была «полноценная», «калорийная» — с картофелем и небольшим количеством риса. Тепло возвращало мне силы. Возвращало и надежду, что однажды я все-таки выйду живым из этого гроба.

Я непрерывно думал о своих товарищах, ожидающих меня в другой части тюрьмы, и, конечно, о бай Стояне. Я мечтал вернуться снова к ним. Представлял, как их выводят на прогулку во двор, как они собираются вокруг Смерти, чтобы получить свои письма, как распределяют полученные с воли передачи, как тайком читают нелегально принесенную прессу, как обсуждают проблемы текущей политики.