Союз 17 октября. Политический класс России. Взлет и падение

Пятый час утра. Рабочий кабинет Суворина. Сквозь тяжелые, малинового бархата, гардины пробивается мутный петербургский рассвет. У заваленного письменного стола, спиной к нему, кутаясь в шелк дорогого халата, застыл волосатый и бородатый старик. Лик патриарха, поза мецената, голос раскормленного дьячка. Старик вспоминает. Вспоминает он всегда в этот ночной час, на переломе дня и ночи, в предутренней тишине, предсказывающей грядущие шумы. Ибо только в этот час огромный суворинский дом в Эртелевом пер[еулке] – гнездо расплодившейся, когда-то нищей, а ныне богатой, когда-то бессильной, а ныне могучей семьи, – только в этот час перелома дня и ночи патриарх этой семьи, хозяин самой распространенной, влиятельной и богатой русской газеты, участвующей в управлении великой страной, безответственный, но всесильный, – только в этот час отдыха и правителей, и правимых, сильных и слабых, проскользнувший со дна русской жизни к верхам ее, талант, безобидная личинка, превратившаяся в скорпиона, захудалый учителишка – в первого русского издателя и журналиста – любит вспоминать об этом чудесном превращении, смаковать его и бесшумно, нутром, смеяться над этим чудом.

Как-то к нему, Суворину, явился А. А. Спасский-Одынец, на тот момент один из ближайших сотрудников председателя Совета министров С. Ю. Витте, который всегда уделял особое внимание взаимодействию с печатью. Было около семи вечера. Дверь открыл почтенный человек около шестидесяти в черном сюртуке: «Алексей Сергеевич спят». Гость предложил подождать, но не встретил никакого понимания. «Мы спим, когда спится, и встаем, когда встается… Не извольте беспокоиться ожиданием…» Едва ли это удивляло. Было хорошо известно, что А. С. Суворин проводил вечера в собственном театре Литературно-художественного общества, потом ужинал в интимном кругу, затем садился за номер газеты в типографии, шел спать под утро, просыпался к часу завтрака и вновь засыпал уже до вечера. На следующий день Спасский вновь явился к Суворину – с тем же результатом. Правда, удалось оставить свою визитную карточку. И на следующий день его ждал приблизительно тот же прием. Камердинер уже успел сделать свирепое лицо, а Спасский успел предупредить: «Я подожду здесь на лестнице, когда они проснутся… А карточку все-таки передайте!» Суворин крепко стоял на ногах. Его боялись, с ним считались – причем и в правительственных сферах, и в общественных.

Суворин – особый случай, но не единственный. В начале XX века газета – это деньги и власть. Массовая газета – важный знак времени, атрибут любой большой партии. Это не просто информационный или пропагандистский ресурс. Это «точка сборки» любого политического объединения. «Голос Москвы» – газета прежде всего Гучковых, практически официоз «Союза 17 октября». На ее страницах едко высмеивались деятели партии кадетов – основные конкуренты октябристов на выборах в Думу во второй столице. Газета существовала практически исключительно на средства Гучковых. Прочие московские промышленники ей не симпатизировали (как, собственно, и «Союзу 17 октября»).

Влиятельная газета – серьезный капитал. Чахнущая – исключительно обременение. У октябристов не получилось создать по-настоящему популярную газету, которая шла бы в авангарде октябристских идей. С момента создания «Голоса Москвы» этот печатный орган постоянно испытывал финансовые затруднения, которые только усилились после возобновления в 1909 году издания «Утра России». К ней перешла значительная часть подписчиков «Голоса…», что заметно усложнило его положение. 14 декабря 1911 года Ф. И. Гучков писал брату А. И. Гучкову: