Союз 17 октября. Политический класс России. Взлет и падение

И все же столичный ритм чувствовался. Петербург задавал свой стандарт жизни, который во многом превосходил все прочие российские, в том числе и московский. По словам публициста А. П. Мертваго,

в Петербурге наборщик в типографии сносно набирает с таких рукописей, которые в Москве кажутся совсем неразборчивыми; официанты обслуживают большее число посетителей в ресторане; банщики дольше могут мыть; извозчики способны благополучно ездить по улицам с бойким движением; ломовики несут большую тяжесть; городовые способны до некоторой степени разбираться в нарушениях порядка уличной жизни; почта способна выполнять спрос на ее услуги.

О Петербурге той поры можно писать много. Там решались дела, строились и рушились состояния, писались поэмы и романы, издавались журналы и газеты – в конце концов, там страдали и голодали, взрывали и бунтовали. Главное в данном случае другое: это сцена, на которой играло большинство политических актеров Империи.

Санкт-Петербург был военной столицей. К началу XX столетия более 6% населения города – военные. Эти цифры говорят многое, но не всё. Гвардия определяла стиль, ритм и музыку столичной жизни. Санкт-Петербург был едва ли не единственной столицей Европы, где казармы располагались в центре города, причем в аристократической его части. Преображенцы были расквартированы рядом с Зимним дворцом. Конная гвардия и гвардейский экипаж – на Большой Морской, у Поцелуева моста. Художник А. Н. Бенуа вспоминал, как под окнами его дома регулярно маршировали гвардейские части. Они отправлялись нести караул в Зимнем дворце или в лагерь в Красное Село. К майскому параду прибывали кирасиры из Гатчины. Так случалось, что столичные генералы иногда умирали. Тогда их провожали в последний путь отряды тех полков, где они служили. За покойным военачальником шли конница и артиллерия. Это было некое подобие богато костюмированного театрального представления.

Царствовал государь Александр II, сын знаменитого фрунтовика Николая I, и хотя кое-что в обмундировке было при нем упрощено, однако все же формы оставались роскошными – особенно в избранных гвардейских полках. Некоторые из пехотинцев сохраняли каски с ниспадающим густым белым султаном, у других были кепи, похожие на французские, также украшенные султаном. Грудь у большинства полков была покрыта красным сукном, что в сочетании с черно-зеленым цветом мундира, с золотыми пуговицами и белыми (летом) штанами давало удивительно праздничное сочетание. Некоторые же привилегированные полки отличались особой декоративностью. До чего были эффектны белая или красная с золотом парадная форма гусар, золотые и серебряные латы кирасир, кавалергардов и конногвардейцев, высокие меховые шапки с болтавшимся на спине красным языком конногренадеров…

По негласным правилам, командир хорошего гвардейского полка стоял выше министра. Его подчиненные чувствовали свою принадлежность к особой касте. Они ходили в особые магазины, посещали особые рестораны, садились на особых местах в театре. Офицерское собрание следило за частной жизнью офицеров, выбирало им жен. Это могли быть только дворянки, из самых лучших семейств. Аристократией комплектовались многие гвардейские полки: преображенцев, кавалергардов, лейб-гусаров, конногвардейцев, гвардейский экипаж. Среди офицеров таких частей было немало остзейских дворян. Это важный знак времени. Служилые люди империй-соседок – России, Австро-Венгрии, Германии – были тесно связаны и перемешаны. Одни служили русскому императору, а их близкие родственники, например, – германскому.