Союз еврейских полисменов

— А во-вторых, у них, похоже, там базируется и тренируется некое военизированное формирование. Главарь у них, возможно, старик-еврей. Уилфред Дик его там видел. Но лицо его Дику ни о чем не говорит. Кем бы он ни был, у него, похоже, крепкие связи с вербовскими, — по крайней мере, с Арье Баронштейном он точно в контакте. Но мы не знаем, кто он и что собой представляет.

— Еще там есть один американец, — говорит Ландсман. — Он прилетал на встречу с Баронштейном и прочими загадочными евреями. Все они, кажется, побаивались этого американца, беспокоились, что ему не понравятся они сами и то, как они ведут дела.

Старик встает и направляется к комоду, отгораживающему его спальное место от места для принятия пищи. Из хьюмидора он извлекает сигару и прокатывает ее меж ладоней. Катает долго, туда-сюда, пока она, по всей видимости, напрочь не исчезает из его мыслей.

— Ненавижу головоломки, — произносит он наконец.

— Мы знаем, — говорит Берко.

— Вы знаете.

Дядя Герц подносит сигару к носу, поводит ею из стороны в сторону, вдыхает глубоко, зажмурив глаза и получая удовольствие не только от аромата, но, как замечает Ландсман, и от прохладного прикосновения сигарного листа к ноздрям.

— Так, вопрос первый, — говорит дядя Герц, открывая глаза, — а может, и единственный.

Они ждут вопроса, пока он обрезает сигару, подносит ее к тонким губам, приоткрыв их, и тут же сжимает.

— Какой масти коровы?

36

— Одна была рыжая, — говорит Берко, будто недоумевая, как же это он не заметил, что монетка появилась на ладони фокусника, ведь он неотрывно следил за его руками.

— Вся рыжая? — уточняет старик. — Рыжая от рогов до хвоста?

— Ее замаскировали, — говорит Берко. — Покрасили какой-то белой краской кое-где. Не могу найти ни одной причины для этого, если только в ней нет чего-то, что хочется скрыть. Ну, словно она, понимаешь… — он поморщился, — без порока.

— О г-ди, — сказал старик.

— Кто эти люди, дядя Герц? Ты же знаешь, правда?

— Кто эти люди? Они аиды. Евреи-жулики. Я понимаю, что это тавтология.

Вроде бы он никак не решится зажечь сигару. Он откладывает ее, опять берет и снова откладывает. У Ландсмана возникает ощущение, что старик взвешивает секрет, туго завернутый в темный лист с прожилками. Какой-то план, хитроумный обмен деталями.

— Ладно, — говорит Герц наконец, — я соврал. У меня другой вопрос к тебе, Мейер. Помнишь, когда ты был мальчиком, некий аид приходил в шахматный клуб «Эйнштейн». Он шутил с тобой, и он вроде нравился тебе. Аид по имени Литвак.

— А я на днях видел Альтера Литвака, — говорит Ландсман. — В «Эйнштейне».

— Ты его видел?

— Он потерял голос.

— Да, он попал в аварию, и ему горло раздавило рулем. Жена его погибла. Это случилось на бульваре Рузвельта, там, где насажали виргинской черемухи. Одно деревце только и принялось — то, в которое они врезались. Единственное во всем округе Ситка.

— Помню, как сажали эти деревца. Перед Всемирной выставкой, — вздыхает Ландсман.

— Только не надо мне тут грусти-тоски, — говорит старик. — Один Б-г знает, до какой степени мне надоели тоскливые евреи, начиная с меня самого. Вот в жизни не видел тоскующего индейца.

— Это потому, что они прячутся, заслышав, что ты поблизости, — говорит Берко. — Женщины и тоскливые индейцы. Уймись уже и расскажи нам о Литваке.

— Он на меня работал. Много-много лет.

Тон Герца становится резким, и Ландсман удивляется его гневу. Как все Шемецы, Герц унаследовал горячий нрав, но это не помогало ему в работе, и в какой-то момент он смирил его.

— Альтер Литвак был федеральным агентом? — спрашивает Ландсман.

— Нет. Не был. Он не получал официально зарплату от государства, насколько я знаю, с тех пор как был с почестями уволен из армии США тридцать пять лет тому назад.

— Почему ты так злишься на него? — спрашивает Берко, наблюдая за отцом сквозь блестящие щелки век.

Герц застигнут вопросом врасплох и старается это скрыть.

— Я никогда ни на кого не злюсь. Кроме тебя, сынок. — Он улыбается. — Значит, он еще ходит в «Эйнштейн». Не знал. Он всегда был скорее картежник, чем пацер. Он лучше играет там, где можно блефовать. Обманывать. Утаивать.

Ландсман вспоминает пару крепких парней, которых Литвак представил как своих внучатых племянников, и вдруг соображает, что это один из них был в лесу Перил-Стрейта, за рулем «форда-каудильо» с тенью на заднем сиденье. Тенью человека, который не хотел, чтобы Ландсман рассмотрел его лицо.

— Он был там. — Ландсман сообщает Берко. — В Перил-Стрейте. Это он тот загадочный тип в машине.

— А что именно он для тебя делал? — интересуется Берко. — Литвак этот. Много-много лет.

Герц колеблется, переводя взгляд с Берко на Ландсмана:

— Немного тут, немного там. И все неофициально. Он обладал многими полезными способностями. Альтер Литвак, пожалуй, самый талантливый человек, которого я встречал в жизни. Он понимает систему и как она контролируется. Он терпелив и методичен. Прежде был невероятно силен. Отличный пилот, хорошо обученный механик. Великолепно ориентируется. Способный учитель. И тренер. Чтоб тебя!