Союз любви

До революции баба Тата два года проучилась в Александро-Марьинском институте благородных девиц. По рангу он был московским аналогом Смольного. Его основала императрица Мария Федоровна, супруга Александра III - эти два имени и дали институту название.

- Как же вы там учились? - спрашивала Надя.

- Было две классных дамы, - охотно рассказывала баба Тата. - Одна весь день говорила с нами по-французки, другая свой день - по-немецки. А учителя само собой - вели уроки словесности, арифметики, истории. Танцмейстер приходил: ножку так, ножку так... А в старших классах девочек учили и шить, и готовить, и дом вести. Мне уж не довелось...

Из этих и других рассказов на Надю глядел большой темноватый из-за опущенных штор коридор, по которому парами шли девочки в длинных зеленых платьях. На рукавах и вокруг шеи белели жестко накрахмаленные оторочки. Все девочки были гладко причесаны и все как одна держались прямо - в программу воспитанья входило каждый день по часу держать за спиной скалку. Дисциплина царила строгая - даже выбившийся из прически завиток мог стать предметом взыскания. Так что шалить и проказничать оставалось втайне.

В столовой, построившись по классам, долго читали и пели молитвы. Потом рассаживались за длинными столами. Классная дама брала половник и тарелки с горячим супом плыли по рукам девочек в самый конец стола. Последней получала свою порцию та, что сидела возле классной дамы.

Однажды баба Тата из троллейбуса показала Наде невысокое желтое здание старинного типа, стала называть окна: прямые на втором этаже - дортуары, закругленные внизу - столовая, самые большие - зала.

- В зале проходили всякие торжества, - рассказывала она, и Надя подмечала в ее углубленных воспоминаниями глазах искорку детского интереса и детской же почтительности. - Например, выпуск. Кто кончал наш институт на отлично - получал бриллиантовый шифр императрицы. С ним можно было посещать все придворные балы... А девочек у нас принимали не ниже семьи полковника.

- Как же тебя взяли?

- За меня хлопотала одна дама, преподававшая там музыку... И офицеры папиного полка. Знали, что с его жалованьем не выучить всех детей, вот и пропихнули меня на казенный счет. Милый мой отец... - умиленно вздохнула баба Тата. - Его не только что офицеры - все солдаты любили: наш батюшка. Он в жизни никого не обидел. А вот был там еще священник, отец Рафаил, так тот придирался к солдатам и жаловался начальству. И когда пришла революция - они все на германском фронте были - Рафаилу сразу - пулю в лоб, а моему папочке выдали охранную грамоту - совет солдатских депутатов просит содействовать возвращению в Москву гражданина Лепорского А. Г. Так его любили...

- И когда паспорта выдавали, да? - спрашивала не первый раз слушавшая Надя.

- Что ты? Мы дрожмя дрожали, когда пришло время получать паспорта. Вот, думает, придут папа с мамой в домком, а там скажут - поп пришел, давайте его на высылку!.. А папа сан не снимал, - поясняющим голосом вставляла баба Тата. - Не служил уже, церковь сломали, но оставался священником. Вот и скажут - нечего попам здесь делать. Насмеются, надругаются и велят в двадцать четыре часа убраться из Москвы,

- А вышло как?

- А вот слушай. Пришли папа с мамой в домком, там за столом с красной скатертью сидят члены комиссии: сапожник наш, извозчик знакомый, дворник с соседнего двора... Все папу знают, помнят, как он всегда с ними кланялся, на чай давал, хоть мы и сами небогато жили. И мама тоже - она не такой мягкой была, но все по чести: нашалит, бывало, Андрюша, испортит что у кого, сломает - всегда платила. Хоть и поди докажи, кто из мальчишек виноват...

- Ну, а дальше? - торопила Надя возвращенье рассказа в его основное русло.

- Ну вот: пришли они, поджилки у них трясутся, а домкомовцы говорят: пожалте, Афанасий Григорьевич, Надежда Иванна - и выдали им паспорта...

Каждый рассказ бабы Таты делал живым определенный отрезок времени, который без того мог бы остаться для Нади сухим текстом учебника истории. Как внутри многолетнего дерева сердцевина окружена все более расширяющимися кольцами, так и опыт человека должен соприкасаться с памятью других поколений /самое широкое кольцо через много промежуточных граничит с внутренним/ и покрываться общей корой - готовностью хранить все свои слои в их единстве и монолитности. Это и есть историческая память народа, обретающая свой сокровенный смысл как раз через память рода, семьи.