Союз «Волшебные штаны»

Похоже, он не мог подобрать слова, которые его устроили бы.

– А почему? Почему мне нельзя хотеть тебя?

Ее прямота его ошеломила. Он поглядел на нее и застонал.

– Слушай, мне… лестно. Это честь для меня. И для кого угодно.

Бриджет скрипнула зубами. «Лестно» и «честь» – это были не те слова, которые она хотела услышать. И потом, она им не верила.

Эрик прибавил ходу, чтобы они еще немного оторвались от остальной группы.

– Бриджет, ты очень красивая. Ты удивительная, талантливая и просто… просто… неукротимая. – Голос его смягчился, он поймал ее взгляд. – Не то чтобы я этого не заметил. Заметил, поверь мне.

Бриджет преисполнилась надежд.

– Но я тренер, а тебе… шестнадцать.

– Ну и что? – спросила она.

– Во-первых и в‐главных, так нельзя поступать, а во‐вторых, это абсолютно против правил.

Бриджет заправила за ухо выбившуюся прядь.

– Мне на эти правила наплевать.

Лицо Эрика снова окаменело.

– Я вынужден им следовать, у меня нет выбора.

Завтрак в обществе Бапи стал привычным делом, но неловкость никуда не делась. Особенно после всего, что случилось.

Этим утром рисовые колечки у Лины в миске бешено булькали, трещали и лопались, а Бапи ел тихие кукурузные хлопья. Она изучала его, выжидая подходящий момент. Пыталась перехватить взгляд серо-голубых глаз, такого же цвета, как у нее. Она хотела, чтобы было понятно, что она искренне раскаивается, но шумные рисовые колечки портили весь эффект. При виде бугристых мелких стежков на его морщинистой коже Лине становилось прямо больно от угрызений совести.

– Бапи, я…

Он поднял голову. Вид у него сразу стал озабоченный.

– Ты понимаешь, я… – Голос у нее практически дрожал. Что она затеяла? Бапи даже не говорит по-англий- ски.

Бапи кивнул и накрыл ее руку своей. Это был чудесный жест. Он выражал любовь и защиту, но еще он означал «Нам не нужно об этом говорить».

Лина жалела, что Эффи так любит поспать по утрам. Вчера вечером Лина так устала и растерялась, что даже не смогла ничего объяснить Эффи, а бабушка с дедушкой вообще не стали ничего обсуждать.

Эффи спросила у Бапи, почему у него пластырь на щеке, но Бапи только отмахнулся и что-то сказал по-гречески. Теперь Лина мечтала поскорее рассказать сестре все как есть и по крайней мере получить фирменный трезвый взгляд Эффи на ситуацию, пусть даже выслушивать это будет для нее мучительно. Потом она все расскажет бабушке, а бабушка объяснит Бапи, что случилось. Так будет лучше. Но Эффи еще спала.

После завтрака Лина пошла наверх и сложила свои рисовальные принадлежности. Рутина всегда помогала ей упорядочить мысли. Она выглянула в окно в то время, когда Костас обычно проходил мимо и останавливался у кафе дальше по улице, прежде чем свернуть под гору в кузницу, но сегодня он этого не сделал. Еще бы.

Лина вышла из дома и решила спуститься к морю. Солнце, отражавшееся от белых стен, било ей в глаза и ярко освещало изнутри весь мозг, все его пыльные заброшенные уголки.

Лина двинулась к дому Костаса. Из-за наклона тротуара дом стоял так, что, если случайно споткнуться и упасть у входа, а дверь случайно будет открыта, докатишься до самой гостиной.

Она медленно прошла мимо. Никаких признаков жизни. Двинувшись дальше вниз по склону, Лина направилась туда, где, по ее мнению, стояла кузница. Может быть, она пройдет мимо него. Может быть, сможет поговорить с ним или по крайней мере передать выражением лица, что она понимает, с какой страшной силой все пошло наперекосяк.

Она его не увидела. Пошла дальше. И без особого рвения поставила этюдник в тени любимой церкви. Достала уголь, чтобы построить рисунок колокольни. Рука двигалась вяло, мысли уносились прочь. Она отложила уголь. Сегодня ей для разнообразия совершенно не хотелось уделять все внимание самой себе. Она собрала остальные вещи и двинулась обратно в гору. Может быть, удастся на этот раз пройти мимо Костаса. Может быть, она пригласит Эффи сходить по магазинам – Эффи никогда не отказывается – и купить идиотскую салатницу из оливкового дерева, какие делают специально для туристов. Может быть, найдет способ объяснить бабушке, как все было на самом деле.

В любой бочке дегтя есть ложка меда, сказала она себе. Костас больше не будет ей надоедать. Только сегодня этот мед не показался ей особенно сладким.