Соколиная книга

* * *

Я был убит врагами на рассвете.

И был сожжен.
И был развеян прах,
он им осел на треснувших губах.
И этот день запомнил долгий ветер.

И стал я мертвым ангелом у Бога.

Разверзлись все могилы на земле,
нащупав души в наступившей мгле.
А для живых торилась в ад дорога.

И наливалась кровью мертвых раса.

В один окоп слились погосты те.
Бог был доволен.
В вечной мерзлоте
вставала Русь.
Я ждал своего часа.

1993

* * *

Где мосты сожжены, и деревни погублены

и где воздух тлетворный бесплоден и слеп,
где могучие россы под корень подрублены,
там цветет наш корявый,
безрадостный хлеб.

И где катит тягуче —

с последними силами
смерть-старуха свой крест на скрипучей оси,
окопалась земля родовыми могилами
среди глада и мора великой Руси.

23 марта 1994

В могиле

Божья милость известна заране —

всё свое испытать на горбу.
Проступает чужое сознанье
в запечатанном черном гробу…

С мыслью дикой и внешностью трупа

от себя не нашел и следа.
Лишь козлиную мерзость нащупав,
осознал вдруг – попал я куда.

Всяка нечисть набилась:

в повале
гады скользкие тыкались в бок.
Непотребные девки стонали,
пеной жаб обспускав между ног.

В предвкушении пёсьего князя,

как гнилушки светясь в темноте,
натирались из печени мазью
некрещеных умерших детей.

А сожрав лягушачьего кала

с порошком из костей мертвецов,
пучеглазые ветры пускали
в беззащитно-гнилое лицо.
И на том затянувшемся бале,
закрутив в беспредельный тупик,
черти пьяные в душу плевали,
на нательный мой крест наступив.

Кровью тварей погубленных —

милость
протекла, как заря, поутру.
На устах, что в блевоте дубились,
зачалось Слово чистое вдруг.

Помогите мне встать!

Над собою
получил я свободу уму.
Снова день.
Но какою ценою —
я уже не скажу никому.

1991