Соколиная книга

* * *

Владимиру Бондаренко

Я спокоен,

я абсолютно спокоен.
Только,
как у раздавленной псины,
в глазах стекленеет слюда…
Се – есть
самая наиподлейшая из боен,
где подставлен был русский солдат,

что живьем еще вмерз

в полумертвую тощую почву.
Слово «долг» пузырится
на обгрызанных, нищих губах.
И вкогтившись в имперскую землю,
родную заочно,
он в Россию друзей провожает —
в красных,
как солдатская клятва, гробах.

Он обложен, как волк,

что обязан быть чьей-то добычей…
Наступать не дают…
Значит, кто-то опять
под лопаткой найдет ржавый нож, —
он давно изучил тот
разбойничий славный обычай…
С голодухи блюет по утрам он
от спирта и уполномоченных рож.

И гудит в голове,

что, в такую войнушку играя,
интерес свой имеет
ползучая
кремлевская власть.
А Россиюшка-мать,
голубица…
бабища дрянная —
предала,
поревела немного
и бандитам как есть отдалась…

Я иду по Кремлю,

вижу Русь подтатарскую вживе.
А вокруг пустота.
И похмельный туман впереди…
Когда мордою в грязь
опускают свои и чужие,
то своих ненавидишь
до смертного хрипа в груди.

На колени, холопы!

Молитесь, покуда не в силах
вашу мерзкую плоть
на убой гнать – заместо коров.
Ведь какая же дрянь,
разлагаясь, течет в ваших жилах,
если к нефти чеченской
приравняли вы русскую кровь?!

Я, наверное, плачу

на этих всерусских поминках,
жаль мне наших старух…

Но не жаль мне —

других матерей,
когда вдруг разрываются мины
под подошвами их сыновей.

Что сидят в роддомах,

бородатые рожи натужив
промеж белых коленок
онемевших беременных баб.
И безумный Шамиль,
напослед выходящий наружу,
на весь мир вырастает
в кавказский крутой баобаб…

Сразу в круг стар и млад —

под камланья шаманского вопли,
словно кровь нашу топчут, —
на ножонках кривых копотят.
А из «мирного дома»,
пока мы разводим тут сопли,
замочили еще пару русских ребят.
Миру-мир, праху-прах.
Молча смотрим на небо,
на черный пылающий крест.
Мы детей народим
и, даст Бог, восстановим Державу…
И простит нас свинья,
и Господь, вероятно, не съест.
И «Аллаху Акбару» —
слава…

Январь 1996