Соколиный остров

Сходили к землянке. Она была горбатым сугробом, напоминающим берлогу медведя. Кое-как докапываюсь до двери, приваленной снегом, и с трудом пролезаю в узкую щель. Печка, труба – на месте, а это главное. Значит, будет тепло. Оставляю сыновей раскапывать землянку привезенной с собой лопатой и тороплюсь на лед. Времени у нас на рыбалку – два дня, вместе с этим. Надо все успеть.

– Пап, мы тоже хотим рыбачить, – хмурится Димка. Я понимаю его.

– Димуха, с утра все вместе сядем ловить окунька. A ceйчac надо быстро наживить жерлицы, чтобы снасти работали, пока к ночи готовимся. Надо чтобы и в землянке тепло было. Вот сам и рассуди, где сейчас и кто нужнее?

Димка неохотно соглашается. А я возвращаюсь к озеру, чувствуя, что где-то все же лукавлю, хотя в целом прав. Но мне не нужны свидетели… Недалеко от берега бурю первую лунку и начинаю шаманить. Встаю лицом к юго-западу и бормочу что-то жалостное. Мол, здравствуй, Озеро, не был я здесь давно и вот теперь пришел. Не оставь меня и моих сыновей без улова. Лишнего, мол, Хозяин, не возьмем и не побеспокоим зря. На полном серьезе говорю, аж мураши по спине бегут, до закипи в глазах. А почему именно на юго-запад построился? Как-то на восток больше принято… Тут все просто. День за вторую половину перевалил и в той стороне посветлее было, словно лицом ко мне обернулся кто-то… Глупо все это конечно… Чувствую себя язычником, хотя и крещеный. Но может быть, и не столь важно как зовут непостижимое и безначальное Начало и суть всего?

И надо только быть искренне-светлым в разговоре с ним? И не столь бюрократично Его ведомство, чтобы принимать обращения к себе в строго-непогрешимых канонах и параграфах? Может быть, деления на правильные и неправильные верования были придуманы заинтересованными простыми смертными разных конфессий, для которых служить Абсолюту, кроме душевного порыва, – есть работа во кусок хлеба? Придумано как предлог для выдавливания глаз иноверца, еще один предлог к свершению войн, которые, несмотря на свою грандиозность и тоскливо-чудовищную жестокость Человека к Человеку, имеют в сути простой набор первопричин: сладко жрать, иметь лучших самок, удовлетворять сладострастие амбиций и топтать ногами сонмища блюдолизов. Но я, кажется, отвлекся на банальности?..

Ближе к телу, как говаривал старик Ги де Мопассан с подачи незабвенного Остапа Бендера. И это – почти буквально…

Достаю из-за пазухи «чекушку», нагревшуюся на теле, как яичко из-под курицы. Грешен, взял, но не показывал сыновьям. Не хотелось при них – за приезд… А в землянке вечером лучше вместе чаю попьем, с конфетами.

Первую стопку выплескиваю в лунку. Это отцу и Озеру.

Вот только как бы окунь потом из лунки не выпендрился с кулаками… плавниками, то есть. Вторую стопку – себе. Ну, ладно, за рыбалку!.. А там и словно солнышко в душе выглянуло, хотя вокруг все так же – теплая пасмурь.

Позволив себе еще немного понежиться в благостном внутреннем тепле, достаю удильник со встроенной в ручку катушкой и трясу кивком.

Тут же задробило мелко-мелко, и я вытаскиваю окунишку, едва годного на живца. Ну, что же, и это хорошо. С почином! Быстро вылавливаю десятка полтора окуньков и, торопясь, иду расставлять жерлицы. Надо успеть еще найти хорошую сухостоину, напилить чурбаков и расколоть их на медово-желтые поленца, остро пахнущие сосновой смолой. А потом завалить старую березу с отвалившейся кроной. Я ее уже успел приглядеть в низине у озера. Дрова из нее конечно пустые, никуда не годные – перепревшие и смерзшиеся. Горят они дымно и без жара. Эти березовые гнилушки подкладываются уже потом, в раскаленную смольем печку, чтобы сбить алый румянец на ржавых боках. Иначе не усидишь в землянке без открытой двери. Да и слишком быстро прогорает один сушняк, вылетает в трубу с веселым гулом и треском. А в ночь требуется медленный огонь, особенно потом, когда уже прогреется жилье и соберешься спать.

Утром встаем рано, в нетерпении. Даже не завтракаем, а только пьем чай и заправляем термоса. Заря ясная. Краешек солнца показывается из-за березняка и обливает красным синий снег в низине. На бугре загораются оранжево-тепло сосны, появляется много новых оттенков и красок, не видимых до этого. Лес становится цветным и свежим. Но, пока мы собираемся, с юго-востока приходят тучи и вокруг опять все замирает в серой ватной тишине.

Идем к жерлицам. Тревожно-азартно издалека виднеются два поднятых флажка. Как рано ни вставай, все равно подъемы случаются без тебя. На одной жерлице окунек на месте, лишь поцарапан и увешан придонным мхом, а вот с катушки другой леска смотана до конца и туго натянута. Осторожно тяну ее на себя и чувствую тяжесть. Несильно подсекаю и вываживаю рыбину. Сыновья крутятся у лунки, переступают нетерпеливо. Димка держит наготове багор. Но он не пригодился.