Соколиный остров

Они зашли в открытые настежь ворота крепкого сибирского пятистенка и остановились у большой клетки. Здесь же толпились и мальчишки, бросающие сквозь прутья куски сахара, палки и какую-то мазутную ветошь. В клетке возился небольшой бурый медведь. Он, кряхтя, как человек, пытался поддеть ржавой трубой, подброшенной, очевидно, теми же мальчишками, свою деревянную лежанку. Ухватив трубу когтистыми лапами, он вставлял ее конец под доски и, вполне разумно, словно рабочий на стройке, поддергивал рычаг. Лежанка, держащаяся на болтах, не подавалась, и медведь, обиженно ухая, распалялся все больше. Видимо, под досками лежал закатившийся туда кусок сахара. Вокруг хохотали и подбадривали неловкого зверя. Чалдон и Васька в сонном любопытстве придвинулись ближе к клетке, но медведь словно бы ничего не замечал, занимаясь своей трубой. И тут что-то произошло… Мелькнуло ли в глазах Чалдона, а может, показалось, но он вдруг увидел побелевшее лицо Васьки Рыбина, притянутого кривыми когтями к самым прутьям клетки. Стреляным зайцем заверещал Васька, но медведь, лишь на мгновение посмотрев в его лицо темными внимательными глазами, ковырнул лапой нагрудный карман Васькиной куртки. Располосовав брезентовую ткань, он выхватил из-за нее пачку «Примы» и отпустил Ваську. Тот на четвереньках уполз в сторону. А медведь, усевшись на бугристый зад, распотрошил пачку и недоуменно рявкнул. Там было всего лишь две сигареты. Озлившись на Васькину бедность, мишка замахал лапами. Потом взял сигареты в рот и зачавкал, пуская желтые слюни. Одна из сигарет попала ему между клыков и, прилипшая, свесилась набок. Блаженно прищурившийся медведь сразу приобрел вид заядлого курильщика.

– Джон! – крикнул кто-то, и все покатились в облегченно прорвавшемся смехе.

– Ты чего орал? – усмехнулся Чалдон, выходя со двора.

– А ты бы не заорал, если б зверюга за грудки ухватил?

Они, дурачась, обошли весь поселок, но работы так не нашли. Крепкий хозяин все дела сам сделал и загодя. А тут уже время поспело за стол садиться. Мало-помалу на улицах появлялись подвыпившие мужички, а изредка, глядишь, и женщина с раскрасневшимся лицом перебежит через дорогу к товарке-подружке: выпить рюмочку да поделиться секретом.

Прошатавшись впустую, друзья зачем-то опять свернули к дому с медведем. Там уже толпился подогретый народ. «Дави, косолапый! Подножку-подножку ему! Подсекай!» – неслось со двора.

У клетки на взрыхленном снегу рыжий двухметровый детина, по всей видимости, – хозяин, боролся не на шутку с медведем. Они были почти одного роста, одинаково размашисты в движениях, и, что удивительно, мишка, так же, как и рыжий, по всем правилам внахлест держал самый настоящий борцовский захват. И жульничал он не меньше хозяина. Тот норовил подсечь медведя длинной ногой в кирзаче, и его соперник тянул подрагивающую в азарте лапу, подсовывая ее куда-то под колено рыжего. «Давай-давай, Миша! Не послабляй!» – кричали вокруг, явно болея за медведя, и тот, словно чувствуя это, вдруг победно рявкнул, каким-то звериным приемом поддернул хозяина в воздух и опрокинул навзничь. Рыжий, вроде бы смеясь, поднялся, похлопал медведя по вздыбившемуся загривку, но лицо его кривило и наливало нездоровой заносчивой алостью.

– Слушайте, мужики! Пол-ящика коньяка тому, кто завалит мишку, – натужно выкрикнул рыжий. – Не боись, он ручной.

– Вот и вали своего зверюгу. Не знаем, что ли, мы его! – загудели вокруг. – Самого уложили, так чтобы и других тоже? А потом лечись…

– Не трусь, не трусь, мужики. Коньяк армянский, без обмана. Не пожалею, – твердил свое рыжий, словно бы не слыша выкриков.

– Эх, пропади все! – Чалдон сунул Ваське лисью шапку и вышел в центр круга. Медведь, как бы узнавая его, закивал косматой башкой и, поднявшись, закосолапил к хозяину. Тот сунул ему кусок сахара и весело прокричал:

– Есть-есть еще мужики на Байкале! Становись, парень. Медведь смирный, не обидит.

Не доходя до Чалдона, мишка мягко поднялся на дыбы и привычно закинул лапы на его плечи. Чалдон отвернулся, было, от горячего звериного выдоха, но медведь уже давил его всей своей тушей к земле, воровски подсекая лапой под голень. «Э-э, да ты только это и знаешь», – зло подумал Чалдон и начал резко, с выдохами, раскачивать тяжелого зверя из стороны в сторону. Мишка недовольно крякнул и притерся ближе. Они закружили на месте, человек и зверь. Чалдон, тоскливо чувствуя, что ему не выдержать долго страшного давления, отодвигался от медведя, но тот, зацепив его когтем, упорно держал вблизи, беспрерывно подпинывая лапами в мохнатых «штанах». В этот момент Чалдон заметил, что зверь потерял равновесие, стоя на одной лапе. Он резко толкнул мишку вперед, подсунув сзади валенок, и завалил его на спину. Торжествуя, Чалдон уже вроде бы видел, как зверь падает лопатками на желтый снег, но так же, как и в первый раз, там, у клетки, что-то произошло: мелькнуло, треснуло где-то рядом, а может быть, в голове у Чалдона, и очнулся он уже далеко от круга, у самых ворот. Васька Рыбин растирал ему лицо снегом и выговаривал, причитая почти по-бабьи: