Соколиный остров

Сухие сосновые бревна я пилил в моховой низине, подальше от будущего жилья. Потом подтаскивал их к бугру. Готовую раму со стеклом привез из города. А печку-буржуйку сварил на заводе отец и по возможности приезжал, помогал мне собирать жилье. Железо на крышу, доски, рубероид и печную трубу дали нам тогдашние арендаторы озера – заводские рабочие, охотники, рыболовы, хозяева. Они чистили озеро и зарыбляли культурными травоядными видами карповых, правда, как оказалось, – зря. Не выжили карпы, толстолобики, белые амуры в озерной торфяной и щелочной воде. А может быть, и другие причины были их неудавшегося поселения. Не принял Хозяин чужую рыбу без спроса?.. Или гигантская Щука-золотое перо выбила пришельцев? Из тех, тридцатикилограммовых щук, о которых, по словам отца, сообщалось в газетах послевоенных лет?.. Арендаторы говорили, что видели на озере щуку, сравнимую на вид со старым сосновым топляком. Она перепрыгивала через сети и дырявила их, в то время еще не китайские паутинки, а из крепкой капроновой нити.

Был у арендаторов на озере свой дом с банькой, кухней и даже – гаражом. В этом гараже-сарае держал сторож Дмитрий Николаевич свой «Запорожец», по тогдашнему прозвищу – «горбатый»… Мне же автомобиль больше напоминал жука. Как-то теплей было так называть эту маленькую хозяйственную машину. Чтобы подъехать к дому на своем «жуке», строил Дмитрий Николаевич дороги, своими руками, в одиночку. Гатил болота, сколачивал мостки. Развел он и огород рядом с домом, сделал погреб-ледник, вырыл колодец. Лодки содержались при Дмитрии Николаевиче причаленные в одном месте, под замками. Были на причале широкие удобные плоскодонки с распашными веслами, юркие ботники под одного человека, металлические лайбы.

Стоял у сосны даже «Прогресс» (возможно, самодельный) клепаный, тяжелый. Но остальные лодки были легки на ходу, все с дюралевыми днищами и стланями. Приходил я к Дмитрию Николаевичу и, поговорив с дороги о погоде, рыбе, а то и сполоснув стакан, брал весла и шел к воде, брызжущей солнцем. Ловил рыбу, подставлял лицо ветру и думал легко, как думается, когда тебя где-то ждут, и все у тебя налажено, есть семья и, наверное, любовь. Если бы так было всегда…

Жил с Дмитрием Николаевичам и молодой пес Дунай – западно-сибирская лайка. С легкой руки моего сынишки Женьки, тогда еще, наверное, шестилетнего, стал пес Журнайкой. Приходил этот самый Журнайка к нам в гости к землянке, убегал от сурово-строгого Дмитрия Николаевича, поскольку был еще щенком-подростком, отданным в лес на воспитание, и катались они в обнимку с Женькой по бугру, хрипя от показной ярости, и мешали мне мастерить стол и лавки у землянки. Помогал мне все это обустраивать мой старший – Димка. Кряхтя, подтаскивал он мне звонкие бревнышки-стойки. А по склону бугра жена Ольга собирала чернику и поредевшую уже землянику.

Вкопали мы у землянки столб с новым рукомойником, сделали полочку для мыла и зеркальца. На нары положили одеяла и завесили пологом. На столике в землянке стояли кружки, стаканы, стопки, посуда из нержавейки под первые и вторые блюда, ложки, вилки, котелки, чайник.

Не часто, но приходили мы к жилью. За это время землянку обжила мышь. Ее выследил хорь, и не стало первой постоянной жительницы. Поселялись и другие мыши. Они раздраженно гремели по ночам вымытыми тарелками и утром мы иногда обнаруживали в них мелкий мышиный горошек. Это, очевидно, была месть обозленных грызунов, поскольку хлеб мы подвешивали к потолку. Появлялись здесь и землеройки. Но снова захаживал хорь и наводил порядок. Он проделал во мху между бревнами круглый лаз. Хотя в него и дуло, но мы не стали его закрывать.

Однажды на окне устроили свой дом земляные осы. Наверное, те самые, которые жалили меня в шею во время строительства жилья. Я тогда зацепил лопатой куст, под которым были осиные норки. Осы, по всей видимости, считали бугор своим и, рассудив так, устроились под готовой крышей, где не капало и не дуло. Я убрал гнездо и положил в дупло осины. Но все равно разъяренные насекомые всю ночь гудели в землянке и пытались пробраться ко мне под полог. Ж-ж-алить, очевидно…

В один из приходов к Озеру мы не нашли в землянке полога, одеял, посуды. Рядом с разграбленным жильем сиротливо стоял столб без рукомойника. Даже мыла не было на полочке. Но, может быть, его стянула сойка? Не хотелось верить, что и эту мелочь взяли люди…

В следующий раз обедать пришлось, сидя на траве. Стола и лавочек уже не было. Рядом с землянкой лежали разбитые бутылки, а от живой сосны по северо-восточному склону бугра остался только пенек, сочащийся смолой.

Со временем с землянки сняли железо. Сожгли дом заводских арендаторов. Не стало на озере лодок. Одна из них, видимо, простреленная, какое-то время торчала из воды, словно поплавок, но в первую же осеннюю шквалистую бурю затонула. А потом остекленело Озеро, и лег на него иней, как ложится на захолодевшую душу нежданная печаль.