Соколиный остров

С устойчивым ледоставом мы снова навестили Озеро. Поправили крышу, выложив наскоро березовыми жердями. (С тех пор, сколько людей ни ночевало под ней, больше она не ремонтировалась). Все уже делалось теперь наскоро, как-нибудь… Не надеялись больше на порядочность пришлых людей, хотя конечно хотелось бы думать, что большей частью ночевали в землянке именно порядочные люди, если бы не те… Сколько их, один, двое?.. Котелки теперь привозились с собой или прятались, как топор и прочее. Забегая вперед, скажу, что когда «первородная» труба от буржуйки прогорела, ее кто-то и кое-как обернул листом ржавья, и все равно было дымно. Но заменить ее не нашлось никого, даже из тех самых многочисленных соавторов-строителей. Приятель Пашка в одну из весен приволок новую трубу на своем хребте и водрузил на буржуйку.

Подремонтировав жилье, мы ловили на озере окуней. Бегали к жерлицам по прогибающемуся тонкому льду, изредка снимая некрупных щук. Слушали на закате, как трещат от мороза деревья и ухает разломами стынущий залив. Наверное, в это перволедье сын Димка и назвал озеро Озером Своего Детства, как и я когда-то назвал его так. Нас было трое. Отец, я и мой старший сын. Мы просто стояли и смотрели на Озеро. Луна лежала на прозрачном льду, словно в черной бездне и одновременно горела над нами. Под ней, бесстыдно обнаженной, темно и хмуро стоял сосновый бор на противоположном берегу. На изломе берега серебрился инеем камыш, впаянный в лед. Озеро светилось неярко и зыбко. По нему бежала лунная дорожка. Было морозно, тихо, и на сердце лежала какая-то сладкая тоска, о которой не хотелось говорить вслух. Мы повернулись и ушли в землянку, греться у печки, пить крепкий чай и слушать приемник.

Димка запомнил эту ночь. Он мне об этом говорил. Наверное, и отец помнил свои ночи, в череде подобных, но теперь его нет. Он ушел… Как раньше уходил в лес.

Уходил далеко: в гул сосновых боров,

В синь озер, напоенных дождями,

Где лениво плывут косяки облаков,

Тихо грезит камыш над волнами.

Может быть, он и ушел в синь озер и шорох падающих дождей, в эти призрачные лунные ночи. Иногда мне кажется, что он присутствует рядом со мной в тех местах, где когда-то мы были с ним. Поэтому, я редко поминаю его за столом, а большей частью делаю это в лесу. Там я говорю с отцом, высказываю давние детские обиды, наверное, справедливые; иногда ругнусь, как мужик с мужиком, перекладывая на него вину за тычки судьбы, но, в конце концов, мирюсь с ним, извиняюсь, вспоминаю только доброе, прощу прощения.

С весенними оттепелями мы возвращаемся к Озеру. Вначале я открываю сюда путь один или с напарником-приятелем, без детей. Со случайными людьми в лямку не впрягаюсь. Лучше уж тогда одному заночевать у Озера, под настороженным взглядом Хозяина. Первые после зимы встречи с Озером нередко лишь – трата сил. Надо пробиться к месту по рыхлому в лесу снегу. Откопать землянку, заготовить дров на долгую еще ночь. И случается, что застаешь Озеро еще спящим. Вяло поклевывает мелкий окунек, трепещет бесполезно кивком, а то и совсем перестает клевать.

В следующий раз я приезжаю с сыном. И уже всё по-другому. Окунь начинает клевать. Жерлицы могут простоять два дня без единого подъема флажка. И только – белая тишина кругом эти два дня. Лишь пара воронов изредка облетит озеро, проваливаясь ко льду и взмывая, нежно касаясь друг друга крыльями в любовной игре. Это их, верных в постоянстве, я встречаю каждый год на озере. Во всяком случае, так хочется думать. A ночью жадно гудит пламя в печке, потрескивая сухим смольем. Лунный свет падает в оконце, и мурлычет приемник в изголовье. Оплывает свеча и тает, становится лужицей стеарина. Я встаю и зажигаю коптилку-светильник.

В углах недовольно шевелятся тени и уползают под нары. Кажется, что сейчас они зашипят, зашамкают что-то в беззвучной злобе. От парного тепла просыпается ночная бабочка и тычется сонно в бревенчатые стены, потом бьется на стекле, сухо и настойчиво. С озера порывами приходит ветер, и от его прикосновения вздыхает лес. Под эти негромкие звуки засыпается с усталости мягко и крепко.

Но в один из дней нашей с сыном рыбалки вдруг начинает брать и щука. Озеро часто дает Димке удачу. То ли Хозяин благоволит ему, или просто подошло время? Случается, что за эти же два дня мы ловим на жерлицы с десяток некрупных щук да в довесок килограммов шесть окуней. Димку с удачи не берет и мороз, на редкость злой не ко времени. Бесцеремонно перебившие «Маяк» Чебоксары сообщают нам, что по республике (по Чувашии) двадцать шесть градусов мороза. Это у них, у соседей. Нас же, в низине, наверное, сильнее обожгло утренником. Но Димка только алеет щеками и весело дергает окунишек. А к полудню – хоть раздевайся.

От весеннего солнца струится марево надо льдом, тает снег, шурша и опадая в темные лужи.