Сократ встречает Макиавелли

Сократ: Тогда зачем же ты даешь такой совет, что если ему последовать, то это однозначно разрушит сообщество, вместо того, чтобы укрепить его. И как ты можешь называть подобный совет практичным?

Макиавелли: Потому что моя книга была написана не для всех, как «Государство» Платона – Respublica, что переводится как «общее дело» - но для одного государя. Ты и сам это заметил, когда сравнивал названия книг - моей («Государь») и Платона («Государство»). «Государь» написан не для массового потребления.

Сократ: То есть для того, чтобы твоя книга работала, все граждане должны верить лжи, и только правитель один должен знать правду о том, что никому нельзя доверять?

Макиавелли: Да, примерно так. Если бы овцы были лисами, пастух не смог бы содержать их в порядке и благоденствии. Не смог бы пастух этого сделать и в случае, если бы сам был овцой.

Сократ: И ты называешь это единым сообществом, не смотря на то, что пастух и овцы, государь и народ имеют столь разные философии?

Макиавелли: Если бы мрачная и открытая лишь немногим мудрость не была знакома государю, он бы не смог стать успешным правителем. И если бы подданные не верил в простую и открытую всем наивность, они бы не верили ни друг другу, ни государю.

Сократ: Твой государь выглядит как представитель другого биологического вида, он превосходит в мудрости свой народ как лиса овец.

Макиавелли: Как Платон является королем среди философов. И хотя открытая немногим мудрость платоновской философии почти полностью противоречит моей, мы оба видим необходимость в резком различии между правителем и народом. Но чувствую, ты не согласен.

Сократ: Не согласен.

Макиавелли: Потому что ты слишком наивен и оптимистичен по поводу человечества.

Сократ: Потому что я не наивен. Я знаю, что власть портит людей. В своей жизни я видел очень испорченную демократию, испорченную олигархию и множество испорченных тираний.

Макиавелли: Но ты был убит демократией, а не государем.

Сократ: Верно.

Макиавелли: То есть ты должен согласиться с Платоном, что демократия есть наихудший способ правления.

Сократ: Нет. Я не согласен.

Макиавелли: Потому что твоя вера в человечество так сильна, что ты хочешь отдать власть в руки всех, даже если это овцы?

Сократ: Нет. Потому что моя вера в человечество так сильна, что я не хочу отдавать власть в руки любого правителя.

Макиавелли: О! Мне нравятся твои предпосылки, но не твой вывод.

Сократ: Боюсь, что правитель будет думать о себе как о боге.

Макиавелли: Да, иногда он подобен богу. Но такой бог может служить своему народу и даже страдать за него, особенно если он воспитан на христианских ценностях.

Сократ: Я бы хотел, чтобы ты прочел небольшую фантазию, написанную о правителе через несколько веков после твоей смерти. Она называлась «Великий Инквизитор». В ней автор – Федор Достоевский – представляет, что Христос вернулся на землю в Испании и был арестован Инквизицией.

Макиавелли: Ого! Какая замечательная сатира!

Сократ: Инквизитор спорит с Ним и утверждает, что именно он – Торквемада – гораздо более христианский правитель, чем Христос, и более милосердный, потому что держит своих овец в послушании и в благополучии, в то время как Христос делает их несчастными из-за угрызений совести и возможности свободного выбора.

Макиавелли: Знаешь, в чем-то он был прав…

Сократ: Я ожидал, что ты скажешь это. Твой государь звучит удивительно похоже на Великого Инквизитора.

Макиавелли: Но возвращаясь от фантазии к реальности, я доказываю, что для государя необходимо быть лисой и не всегда хранить свои обещания, потому что другие правители не всегда хранят свои. Я пишу:

«А благовидный предлог нарушить обещание всегда найдется. Примеров тому множество: сколько мирных договоров, сколько соглашений не вступило в силу или пошло прахом из-за того, что государи нарушали свое слово, и всегда в выигрыше оказывался тот, кто имел лисью натуру. Однако натуру эту надо еще уметь прикрыть, надо быть изрядным обманщиком и лицемером».

Сократ: По этому поводу через несколько веков появится популярная песня – «Великий притворщик» (The Great Pretender).

Макиавелли: То есть моя мудрость была признана всеми через эту песню?

Сократ: Вообще-то, нет. Песня не была настолько популярной.

Макиавелли: Была ли это песня об удачном политике?

Сократ: Нет, это была песня о неудачной любви.

Макиавелли: Но мой совет стал известным?