Сократ встречает Макиавелли

Сократ: Как же ты вообще можешь говорить о справедливости, добре и зле, если ты не веришь, что в дополнение к внешнему зрению наш разум обладает еще и внутренним зрением?

Макиавелли: О! Я не отрицаю разум.

Сократ: Чем же он, по твоему, является?

Макиавелли: Он способен считать, выводит умозаключения из общих законов (дедукция) и обобщать отдельные наблюдения (индукция). Но все, что можно посчитать, дается через ощущения.

Сократ: То есть разум – это слуга или разведчик наших ощущений?

Макиавелли: Да.

Сократ: А не наоборот? Не подобен ли разум королю, который посылает своих слуг – ощущения – разведывать свое королевство и приносить королю информацию, о которой он и судит?

Макиавелли: Это возможно в философии, но невозможно в науке. В науке данные определят теорию. Не идеи судят данные, полученные через ощущения, а наоборот. Моя книга – это наука – историческая и политическая.

Сократ: Понимаю. Именно поэтому ты всегда противопоставляешь идеи и ощущения, получаемые через опыт, и всегда на первом месте ставишь ощущения.

Макиавелли: Да.

Сократ: Например, в начале главы 18 – «Каким образом государям следует держать слово» - в которой ты оправдываешь ложь и предательство друзей, обещаний и союзников, ты противопоставляешь знание и чувственный опыт. Ты пишешь: «Излишне говорить, сколь похвальна в государе верность данному слову, прямодушие и неуклонная честность. Однако мы знаем по опыту, что в наше время великие дела удавались лишь тем, кто не старался сдержать данное слово и умел, кого нужно, обвести вокруг пальца; такие государи в конечном счете преуспели куда больше, чем те, кто ставил на честность».

Макиавелли: О, я знал, что ты будешь критиковать это, Сократ! Ты скажешь, что мученик превосходит своего мучителя, бедный святой – богатого грешника, честный гражданин – правителя, который обманывает и порабощает его, потому что ты, как и Платон, больше заботишься об успехе в загробном мире, подобном этому.

Сократ: На самом деле Платон в «Государстве» старался доказать, что справедливость всегда выгоднее несправедливости именно в этом мире, даже если бы загробного мира не существовало.

Макиавелли: Тогда то, о чем говоришь и ты, и Платон – это добродетель, а не счастье или успех или прибыль.

Сократ: На самом деле, именно счастье более всего интересовало Платона. Он стремился доказать, что добродетель, особенно справедливость, - причина счастья, то есть что справедливость всегда более прибыльна, чем несправедливость.

Макиавелли: Ну, тогда вы скорее имеете в виду душу, чем тело.

Сократ: Конечно! А разве ты заботишься не о душе? Разве не в ней пребывают счастье и осознание успеха? Или счастливы твои ногти? Может ли тело быть счастливым? Но я не хочу сейчас это обсуждать. Мы сейчас рассматриваем твою эпистемологию. Хотя очень легко увлечься и начать преследовать другую добычу – все звери в этом лесу перемешаны – твоя антропология, твоя метафизика, твоя этика, твоя эпистемология. Мы не можем разделить этих животных, если позволим им бежать свободно. Мы можем разделить их, только если поместим в наши искусственные клетки. Поэтому мое исследование твоей практической политики не может избежать исследования остальных аспектов твоей философии.

На самом деле, последнее, что ты затронул в этом отрывке, была снова антропология. (Мы никогда далеко не отходили от антропологии, когда рассматривали твою метафизику или этику или эпистемологию).

Вот еще один отрывок из 18 главы, памятный многим читателям: