Сокровенная Россия: от Ладоги до Сахалина

Жил здесь лидер партии конституционалистов-демократов Павел Милюков. Жил художник Билибин. Поэтесса Ираида Гейнике (псевдоним – Ирина Одоевцева) жила в годы революции. Николай Гумилев частенько провожал ее к дому по пустынным заледенелым улицам «столицы Северной коммуны». На исходе 1920-х к художнику Игорю Бахтереву приходил в гости Даниил Хармс. В последующие годы где-то тут, в разных степенях соседства, обитали артисты Олег Жаков, Сергей Герасимов, Юрий Толубеев, юная Людмила Савельева – ей в будущем предстояло сыграть звездную роль Наташи Ростовой.

И еще жили тут, меж знаменитостей и безвестных пролетариев, мои родственники в квартире № 3.

Дом Бассейного товарищества.

Фасад со стороны улицы Некрасова

Квартиру эту я помню с детства. Может быть, самые первые мои воспоминания: темная прихожая, сумрачный изгибающийся коридор… Когда-то коридора не было, а была анфилада парадных комнат. В прихожей застекленные двери на три стороны: кабинет, большая гостиная, малая гостиная. В кабинете тишина, приглушенность, лакированное дерево книжных шкафов, черные кожаные кресла, садясь в которые, кажется, тонешь в сосредоточенном покое. Просторный, как поле, письменный стол с зеленым сукном и огромным, из многих предметов, призовым чернильным прибором (надпись на бронзовой дощечке: «ПРИЗЪ Царскосельскаго общества любителей стрѣльбы. 19 февраля 1900»). С кем-то беседовал, с кем-то курил в этом кабинете мой прадед Петр Сергеевич Иконников-Галицкий, саратовский коннозаводчик и депутат Государственной думы от партии прогрессистов.

Фрагмент фасада

Судьбы собственников и строителей домов Бассейного товарищества после революции сложились по-разному. Бубырь был расстрелян во время Гражданской войны на Украине. Зазерский умер от голода в блокаду. Виррих и Васильев благополучно встретили старость в Америке. А дома` стоят. Правда, превратились в муравейник коммуналок.

Петербургская соборная мечеть

Петербург готовился к празднованию трехсотлетия династии Романовых. 21 февраля 1913 года толпа собралась на углу Каменноостровского и Кронверкского проспектов. В ней мало было видно типичных для Петербурга форменных фуражек, чиновничьих и офицерских шинелей; дамы в шубках с муфтами, сопровождаемые усатыми холеными господами, тоже попадались редко. Зато много было долгополых пальто, круглых татарских шапочек, женщин, закутанных в темные платки. Близ входа в большое темное здание, с которого еще не были сняты строительные леса, виднелись белые и зеленые чалмы, мундиры с орденами. Мусульмане Петербурга пришли совершить первую молитву в новой соборной мечети столицы Российской империи.

Петербургская мечеть. Западный фасад

Мечеть строилась долго, на средства, собранные мусульманами. Главный жертвователь – эмир Бухарский Абдул-Ахат – не дожил до завершения строительства. На молитве 21 февраля и на следующий день на церемонии официального открытия присутствовал его сын и наследник Алим, генерал-майор свиты его императорского величества. Глядя на громаду купола, возвышающегося над суровым и высоким порталом-пештаком, Алим, наверное, вспоминал родные места, залитую солнцем Бухару, зеленый Самарканд, где в глубину лазурного неба уносятся ярко-синие купола Регистана, мавзолея Гур-Эмир, гробниц Шахи-Зинда.

Именно архитектурные памятники Самарканда эпохи Тимура и Тимуридов, открытые для русской образованной публики экспедицией археолога Н. И. Веселовского в 1884–1885 годах, стали отправной точкой художественного поиска авторов проекта Петербургской мечети.

Исходная идея принадлежала архитектору Николаю Васильеву, уже приобретшему известность как мастер стилизаций в духе северного модерна. Его молодое дерзновение подкреплялось опытом Александра фон Гогена, архитектора великих князей, только что с успехом закончившего строительство особняка Матильды Кшесинской (как раз по соседству с участком, купленным мусульманами для мечети). Третьим в творческом содружестве был Степан Кричинский, ровесник Васильева, имевший тесные связи с верхушкой мусульманской общины Петербурга.

Строительство мечети в несвойственном Петербургу стиле, да еще в двух шагах от Петропавловской крепости и от старейшего городского православного храма – Троицкого собора, – вызвало недовольство, протесты, осуждение. Но когда мечеть вознесла к небу свою лазоревую главу, свои руки-минареты, то всем стало ясно: панорама Петербурга обогатилась дивным, неповторимым силуэтом.

Пештак

Как и Спас на Крови, мечеть противоречит всему окружающему пространству, существует вопреки ему как яркое контрастное пятно на фоне строгого мундира петербургской застройки. Она, казалось бы, не может гармонировать со шпилем Петропавловского собора, с невской ширью, с классическими колоннами стрелки Васильевского острова. Однако именно со стороны Невы, с Дворцового и Троицкого мостов, она лучше всего вписывается в этот грандиозный ансамбль, вплетает в симфонию Петербурга чудную, забытую и почему-то щемящую мелодию.