Начальство уехало. Все как будто пошло опять своим чередом. Прожили мы ровно три месяца, и под Рождество Пресвятой Богородицы, 7/20 сентября 1927 года, нам предложили уйти из монастыря. Все это лето монастырская жизнь днем проходила как будто бы своим обычным порядком, но как только начиналась ночь, откуда-то прилетали совы, садились на крыши корпусов и весь монастырь наполняли своим зловещим криком, и так было каждую ночь. Как только объявили разгон, совы сразу куда-то делись. В то время жили у нас в ссылке двое Владык: архиепископ Зиновий Тамбовский и епископ Серафим Дмитровский. В самый разгар праздника Рождества Богородицы Владыка Зиновий служил обедню в храме Рождества Богородицы. Певчие запели стихиру “Днесь, иже на разумных престолех почиваяй Бог…”, и не смогли дальше петь. Все заплакали, и вся церковь плакала. Владыка Серафим служил обедню в Соборе. После обедни он произнес проповедь, а в ней такие слова: каждому из нас поднесена чаша, но кто как ее примет. Кто только к губам поднесет, кто отопьет четверть, кто половину, а кто и всю до дна выпьет. Также он говорил, что в монастыре все мы горели одной большой свечой, а теперь разделяемся, каждая своей отдельной свечечкой… В следующую ночь оба Владыки, матушка Игумения, благочинные и некоторые старшие сестры были арестованы и отправлены в Нижний Новгород… В последнюю зиму перед разгоном у нас два или три раза ни с того, ни с сего начинали звонить часы: раз днем, а другой раз ночью. Так долго, что все мы даже выходили слушать… В мирное время часы отбивали: “Пресвятая Богородица, спаси нас”, потом были испорчены и молчали. В туже зиму у иеромонаха Гедеона был случай с будильником. Показывал все нормально, и вдруг стрелка повернула обратно, отошла на час назад и опять пошла, как положено. Когда я была у Марии Ивановны под Новый 1927 год, я спросила об этом блаженную: “Что это значит?” Она ответила: “Часы – они вещие. Они правды ищут, а правды на земле уже нет…”»
Дивеево. Современный вид
Мать Игумения дала Владыке Серафиму часть мощей от главы преподобного Серафима – эта частица была с Владыкой до мученической кончины.
Около двух недель пробыли узники в Нижнегородской тюрьме. Духовные дети Владыки Серафима узнали от тюремного врача, что у него снова начались приступы болей в печени. Анна решила хлопотать о том, чтобы ей отдали больного отца на поруки. В управлении НКВД ее долго гоняли по инстанциям, предлагали доносить, но потом вдруг сказали, что архиереев и игумению освободят (сестер отпустили раньше). В это уже как-то не верилось… Но 25 сентября/8 октября 1927, в праздник преподобного Сергия Радонежского, всех действительно освободили. Через несколько дней, 4/17 октября, – снова вызов в НКВД. На этот раз всем троим выдали на руки документы и потребовали срочно отправляться в Москву. Приехав в Москву, Владыка сказал: «Легче упокоиться навеки, чем так скитаться».
В затворе (Меленки)
В Москве архипастыри первым делом отправились в управление, где их удивительно вежливо встретил уполномоченный по делам религии Е. Тучков и сказал примерно следующее: «Вот Вы, архиепископ Зиновий, и Вы, епископ Серафим, поезжайте, управляйте своими епархиями. Побывайте у митрополита Сергия, приходите, договоримся и поедете». Оба архипастыря были готовы к такому предложению. Понимали они и какие условия им будут выставлены. «Я морально не могу», – сказал Владыка Зиновий. «Я тоже, по болезни, – сказал епископ Серафим и добавил, – я монах, при посвящении во епископы давал обет управлять по каноническим правилам». «Тогда в 24 часа уезжайте из Москвы и подальше», – заявил Тучков.
– Я в Муром, – сказал Владыка Зиновий.
– А я в Меленки, – решил епископ Серафим.
– Поезжайте. Только тише живите… – предостерег Тучков. Вечером этого же дня оба епископа отправились к митрополиту Сергию.
На требование митрополита прочитать перед паствой «Декларацию», которая вышла в июле 1927 года, Владыка Серафим сказал: «Я морально не способен делать то, чего хотят не любящие Христа Спасителя…». После чего оба архипастыря подали составленное заранее прошение об увольнении на покой.
В конце октября 1927 года Владыка переехал на жительство в город Меленки Владимирской области. Все пять лет, прожитые в этом маленьком городе, были для будущего священномученика годами затвора. Епископ Серафим много молился, за ворота дома ни разу не выходил, только гулял иногда в небольшом палисаднике. Духовные дети, дмитровское и московское духовенство, монашествующие и просто те, кто искал духовной помощи и совета, потянулись в Меленки. Никому архипастырь не отказывал, несмотря на свой затвор, всех выслушивал, всех утешал. Здесь он совершил несколько постригов своих духовных детей (в том числе, и Анны в рясофор). На первой неделе поста уединялся, просил никого не приезжать, с домашними до пятницы не разговаривал, ничего не вкушал, даже Святые Тайны не запивал теплотой.