Сокровенный сердца человек. Жизнь и труды священномученика Серафима (Звездинского)

Продолжительные бдения, постоянная бодрственность и трезвенность возможны лишь при подавлении плотского мудрования, при умерщвлении жестоковыйности тела (3 Твор. преп. Нила Синайского, ч. 1, стр. 9). И отшельники, действительно, умирили, сократили «игривость скудостью», строгим воздержанием соделав ум свой светлой звездой «на чистом небе». Воздержание свое простерли они и на качество пищи, и на количество. Пища была самая скудная: «дикорастущие овощи, древесные плоды», которые также сушились и заготовлялись на зиму, «и в редкость хлеб». «Немногие из них, – говорит преп. Нил про отшельников, – зная приготовление пищи из хлебных зерен, бесплодие пустыни прилежанием могут принудить к произращению жита, малым заступом возделывая небольшое количество земли, сколько нужно, чтобы пожить со скудостью. Многие же, возлюбив наскоро уготовляемую и безыскусственную трапезу, употребляют в пищу дикорастущие овощи и древесные плоды, и навсегда распростились с хлопотами поваров и хлебопеков, чтобы, потратив много времени на услужение телу, не стать нерадивыми к занятию чем-либо более необходимым, но чистым умом трезвенно служить Богу, не обременяя помысла упоением плоти, и запахом варений не льстя сластолюбием чрева» (5 Твор. преп. Нила Синайского, ч. 1, стр. 379, 359, 352). Количество принимаемой пищи тоже доведено было отшельниками до minimum'а, «чтобы не умереть только вопреки воле Жизнодавца, и чрез то не понести утраты в наградах за делание доброго в жизни сей».

Одни из них вкушали пищу только один раз в неделю. Именно «в день воскресный, продолжение всей седмицы проводя в неядении», другие дозволяли себе вкушение пищи «дважды в седмицу», наконец, третьи вкушали пищу «чрез день». «Желали бы они, – замечает преп. Нил про этих пустынников, – ни в чем не иметь нужды, и жить, не вкушая пищи, но покоряются законам природы, едва склоняемые к тому нуждами телесными, и тогда только снисходя к удовлетворению сей потребности, когда дознают, что жизненная сила совершенно изнемогает и не в состоянии услуживать добродетели в предстоящих трудах». С неприхотливостью же и суровостью относились отшельники и ко всем другим своим материальным потребностям. Вот как, например, преп. Нил описывает одного отшельника: «Одеждою служил ему многолетний, равный годами пребыванию его в пустыне, и во все это время ни разу не перемененный, плат. Ни сандалий, ни сапога не было у него на ноге, связка пальмовых листьев и кожа серны были для него постелью, когда отходил ко сну, недолго от дневных трудов упокоевая тело, изнуренное усиленным деланием; потому что большую часть ночи, равно как и дня, проводил в пении и молитве, рассуждая, что в эти времена беседует он с Богом, и часто повторяя с Давидом: да усладится ему беседа моя». (Пс. 103, 34). И такая твердость, такое терпение и воздержание тем более удивительны, говорит преп. Нил, что эти отшельники «проводят жизнь в той пустыне, в которой Израильтяне, проходя только оную, возроптали, питаясь готовой с неба божественной пищей и жалуясь на сию трапезу… Но сии пустынники, терпя недостаток в необходимом, во всякое время любомудрствуют в пустыне, сами себе служа учителями благочестия». Само собой разумеется, при полном отречении от всего, что могло напоминать о земном комфорте, земных удобствах, и экономический вопрос – вопрос о материальном содержании, преследующий эти удобства, и являющийся, обыкновенно, столь сложным и запутанным, у отшельников должен был решаться очень просто. То, что всегда осложняет его, служит главным запутывающим его узлом, – деньги – были чужды отшельникам. «Не в обращении у них, – говорит преп. Нил, – златица Кесарева (Мф. 22, 19), потому что не знают ни купли, ни продажи. Каждый даром доставляет другому нужное, и в дар за то получает, чего не достает ему. Овощи, древесные плоды, и в редкость хлеб, взаимно уделяются друг другу с щедростью, в знак любви даже в избытке употребляющей то, что у кого есть; придает же ей цену не разнообразие вещей, но великодушие в расположении, и в малых дарах весьма ясно показывая богатство усердия». Такой идеальной, чисто евангельской простотой проникнут был быт монахов и отшельников! Подлинно, «небесный устав жизни» лежит в основе быта этих тружеников креста; подлинно, это было «небесное жительство», совлеченное «на земле»; поистине, «утвердившись в таком состоянии, стали они как бы светильниками, озаряющими мрачную ночь жизни, окружающей их невольностью указуя всем, как удобно укрыться в пристань, безвредно избежав приражения страстей».