Но было бы, однако, большим заблуждением с нашей стороны, если бы мы стали представлять себе жизнь отшельников только в таком виде, как исполненную «неволненности» и мира. Отшельника часто обуревали демонские искушения, демонские страхования. Иногда демон смущал отшельника «целые ночи и целые дни» (1 Твор. преп. Нила Синайского, ч. 3, стр. 62), смущал самыми разнообразными угрозами: голосами, колебаниями домов, молниями, тысячами искр, угрызениями змей и верблюдов, шумом, стуком, свистом, смехом, плясками и другими кознями. Страхования не покидали иногда отшельника и в то время, когда он «поздно вечером» выходил из своей кельи, может быть, чтобы полюбоваться звездным небом, или направиться в храм к общей молитве, и тут нападал на него демон боязни, заставлявший его «бежать назад». В случае, когда страхования настолько усиливались, что делали невозможным одинокое пребывание в келье, отшельник брал себе в сожительство «какого-нибудь боголюбивого человека», который, поселившись с отшельником, вместе с ним и молился, и пел псалмы, и пребывал в бдении, пока тот не получал «божественной пищи», и не изгонялся «лукавый демон»; после чего отшельник мог уже «снова небоязненно жить один» (4 Ibid. ч. 3, стр. 62–63).
Но все эти различные страхования были лишь искушениями внешними; они смущали душу путем чувственным, приражались к душе, но сама она не приражалась к ним, не срастворялась с ними, не считала их как бы своим порождением. Искушения, воспринимающиеся душой до неотделимости их от нее, шли путем внутренним. Это – искушения от демона, «который делает душу бесчувственной». Во время таких искушений душа подвижника выходила «из собственного своего состояния»; охватывалась каким-то нигилизмом. В эти минуты для отшельника не существовало ни страха Божия, ни благоговения, грех не вменялся «в грех», беззаконие не почиталось «беззаконием», сказания «о мучении и суде вечном» становились пустыми речениями, вызывающими один смех. «Ударяешь ты, – говорит преп. Нил, – в перси, когда душа стремится ко греху, и она не чувствует этого, говоришь ей от писаний, и она, в совершенном ослеплении, не слышит; представляешь ей укоризну людей, и она ни во что вменяет людской стыд, и вовсе не понимает его, наподобие свиньи, смежившей глаза и пробивающейся сквозь ограду» (1 Твор. преп. Нила Синайского, ч. 1, стр. 291). Эти ужасные искушения – специально отшельнические, пустынные. В таких громадных размерах их не могло быть там, где видны были страдания «других», видны были удрученные «болезнями, бедствующие в темнице». При виде подобных бдений, «душа мало-помалу приходит в сокрушение и сострадание, и отъемлется слепота, происшедшая от демона. Но мы, – замечает преподобный Нил про отшельников, – лишены этого, по причине пустыни и по редкости у нас немощных» (2 Твор. преп. Нила Синайского, ч. 1, стр. 291).