Сокровища кочевника. Париж и далее везде

А наученный горьким опытом Валерий Панов, потерявший практически все свое состояние, однажды скажет мне:

– Сашуля, какой ты молодец – накупил несколько маленьких домиков, обставил их антиквариатом и живешь припеваючи. А все потому, что не завел детей и не платил алиментов. Никогда не женись – женщины тебя разорят.

Mайя Плисецкая

Я использовал любую возможность, чтобы передать родителям в Москву какую-то посылку или письмо. Сделать это можно было только через человека, оказавшегося в Париже по туристической визе или приехавшего в командировку. Одним из нарочных стал канадский искусствовед и писатель Кристиан Дюме-Львовский – специалист по творчеству Вацлава Нижинского, в будущем – кавалер Ордена Почетного легиона. У него в Париже была тетка, графиня Жаклин де Богурдон, урожденная мадемуазель де Кальверак. Пьер Карден называл Жаклин де Богурдон самой элегантной женщиной Парижа. Возможно, чувство стиля передалось ей по наследству, ведь отец графини в 1920-е годы владел небольшим Домом моды «Кальверак» в Париже. На выставке «Ар-деко» в 1925 году он получил приз за великолепные ночные рубашки, ныне хранящиеся в моем Фонде.

Итак, графиня жила на авеню Виктора Гюго в доме 15 в очень просторной квартире на втором этаже, обставленной мебелью эпохи Людовика XIII, Людовика XIV, Людовика XV и Людовика XVI. Эту элегантную пожилую женщину сегодня бы назвали страстной театралкой и балетоманкой. Ее главной любовью были выходы в театр, желательно каждый вечер, желательно в Гранд-Опера или Комеди-Франсез, желательно на гастроли какой-нибудь русской труппы, желательно пойти после этого в роскошный ресторан с шампанским и быть окруженной красивейшими молодыми людьми и пожилыми дамами ее лет. Однажды графиня с племянником на целый месяц переселилась в Лондон в квартиру к моей приятельнице Каролине Пековер-Браун, чтобы посмотреть гастроли любимого ею Большого театра под руководством Юрия Григоровича при участии Людмилы Семеняки и Ирека Мухамедова. Одним из последних балетных пристрастий графини стала Майя Плисецкая. Она не пропускала ни одного выступления любимой балерины и часто устраивала в своей квартире приемы в ее честь.

На одном из таких приемов в 1984 году, куда меня любезно пригласил Кристиан Львовский, я и познакомился с Майей Михайловной. До этого я видел Майю Плисецкую лишь на сцене – на премьере балета «Чайка» в декорациях Валерия Левенталя, любимца моего папы.

Спутником Плисецкой в тот вечер стал балетный танцовщик Евгений Поляков – бывший солист Новосибирского театра оперы и балета, личный ассистент Рудольфа Нуреева. Этот невысокий, худощавый и очень живой мужчина, конечно, уже не танцевал. В ту пору, когда мы познакомились, Полякову было далеко за сорок. Он уехал из СССР по еврейской визе и получил должность в хореографическом училище Рима, а затем был назначен художественным руководителем балетной труппы в «Фениче» – легендарном венецианском театре. Балет Венеции сделал такие успехи под присмотром русской школы и очень жесткой дисциплины Полякова, что его тут же пригласили на более высокооплачиваемую должность – директора балета театра Коммунале во Флоренции – в труппу, которая была больше и известнее, чем венецианская. Именно там его приметил Рудольф Нуреев, приехавший в качестве приглашенного хореографа.

– Что тебе делать во Флоренции? У меня есть для тебя место в Гранд-Опера, – сказал Нуреев. – Ты станешь моим личным ассистентом и директором труппы кордебалета.

Это высочайшая позиция в мире балета, потому что дальше, если ты не солист первого ранга, как Нуреев или Барышников, тебе некуда расти. Евгений Поляков, оставив за собой место главного хореографа в малой компании Флоренции – Балете Тосканы, куда он меня впоследствии пригласит на работу, – приехал в 9-й квартал Парижа, где поселился в необычайно интересной квартире, которая принадлежала известному балетному педагогу – Николаю Березову и его дочери Светлане Березовой – звезде Ковент-Гардена.

Вечер у графини де Богурдон получился очень торжественным. Гости сидели за круглым столом с изысканной посудой, бокалами с шампанским, роскошными серебряными приборами с гербами графской семьи, в окружении картин и зеркал. В какой-то момент мы оказались локоть к локтю с Майей Михайловной. Она не владела французским языком и была рада поболтать по-русски. Выглядела она тогда потрясающе – ей было только 58 лет, она недавно вернулась из Австралии, где сделала подтяжку своего прекрасного лица. Она сказала мне, как в свое время Анна Павлова – Бушену:

– Если вы театральный художник, нарисуйте для меня костюмы!

– Какие же, Майя Михайловна?

– К балету «Чайка»! Я сейчас его как раз готовлю в Риме. И тот костюм, который мне нарисовал Валерий Левенталь в Большом театре, мне не вполне нравится. Сможете?

– Конечно!

– Когда нарисуете?

– Через неделю!