Сокровища кочевника. Париж и далее везде

Отношения Панова и Нуреева тоже не складывались. Я лично присутствовал при их встрече в Гранд-Опера, когда уже довольно пожилой, как мне тогда показалось, Нуреев в теплом трико, гетрах и серой шапочке брал класс со звездами парижского балета; он стоял справа у станка и обливался потом, но лихо вращался. После класса Нуреев довольно сухо поздоровался с Пановым и сразу обратил внимание на меня, одетого в тот день в синий двубортный блейзер с золочеными гербовыми пуговицами с шелковым каре «Hermès» на шее. Рудик Нуреев с улыбкой подошел, ущипнул меня за щеку и спросил, откуда я приехал. Я ответил, что живу в Париже, – «Значит, еще увидимся!» В тот же вечер, не добившись ничего вразумительного ни от Нуреева, ни от его правой руки Жени Полякова, Валерий из моей парижской квартиры позвонил Рудику домой. Как ни странно, тот взял трубку, и я стал свидетелем весьма неприятного разговора. У Нуреева готовился юбилейный вечер, и Панов предложил ему постановку номера «Князь Гирей», что-то на сюжет «Бахчисарайского фонтана». Эта мысль нисколько не восхитила гения танца, он довольно резко отнекивался, и вся беседа окончилась полным фиаско. Следует упомянуть, что и Галина Панова, танцевавшая несколько балетов с Рудиком, состояла с ним не в самых теплых отношениях.

С Нуреевым хотели работать все, и он мог выбирать. Его любимой балериной была, несомненно, канадка Линн Сеймур, которую он боготворил, как и Марго Фонтейн. Также он очень хорошо относился к британке Патриции Руанн, к болгарско-американской балерине Еве Евдокимовой и был восхищен молодым датским танцором Кеннетом Гревом.

К счастью, у Валерия Панова было много приверженцев. Известный турецкий танцор Мехмет Балкан в 1988 году организовал для него постановку «Идиота» в Анкаре на сцене Национальной оперы Турции. По-турецки «Идиот» звучит как «Будала». Так вот этот самый «Будала» пережил в Турции настоящий триумф и вошел в анналы истории турецкого балета. Роль князя Мышкина исполнил выдающийся турецкий танцор Фахреттин Гювен, а в роли Настасьи Филипповны выступила очень артистичная балерина Зейнеп Суналь. Затем я восстанавливал «Идиота» в Чили на сцене муниципального театра Сантьяго, в Швейцарии в Оперном театре Люцерны, и к пятнадцатилетию балета еще раз в Анкаре.

Большая удача, что мне довелось прикоснуться к творчеству Достоевского. Тем более что большим специалистом по Федору Михайловичу был мой папа. Оформленный им спектакль «Петербургские сновидения» (постановка Юрия Завадского по мотивам романа «Преступление и наказание») московская публика очень полюбила. Также он создавал костюмы к спектаклю «Дядюшкин сон». Так что связь нашей династии с Достоевским тесная. Всякий раз, оказываясь во Флоренции, обязательно подхожу к дому на Piazza Pitti, 21, на фасаде которого висит мемориальная доска: именно здесь Федор Михайлович закончил «Идиота».

А после премьеры «Идиота» нам тут же в Анкаре предложили поставить «Ромео и Джульетту». Вот тут-то моя любовь к Италии и нашла свое творческое выражение. В роли Джульетты дебютировала балерина Айшем Суналь, сестра Зейнеп, ставшая в наши дни генеральным директором Театра оперы и балета в Стамбуле. Валерий Панов любил Италию, поэтому мое решение декораций и костюмов пришлось ему явно по вкусу.

В 1989 году в Стамбуле вместе с Пановым мы работали над великолепным балетом «Клеопатра» на музыку Арама Хачатуряна. Это был своеобразный сплав «Гаянэ» и «Спартака». Партию Клеопатры поначалу репетировала красивая и виртуозная Мерич Сюмен. Она прославилась своим исполнением партии «Жизели», которую танцевала не только в Турции, но также в Великобритании, Германии, Италии, Японии и США. Она даже танцевала «Жизель» на сцене Большого театра в Москве. Справедливости ради стоит отметить, что турецкие балерины нечасто выезжали с гастролями за пределы страны. Второй солисткой «Клеопатры» была молодая и красивая балерина Хулия Аксулар, ставшая затем известным педагогом; мы до сих пор дружим.

К репетициям «Клеопатры» Мерич Сюмен приступила, перешагнув пятидесятилетний рубеж. Сочиненная Пановым хореография, построенная на шпагатах и растяжках, давалась ей уже с трудом. Тогда решили на главную партию пригласить другую балерину – Сибель Сюрель, та была моложе, выше, стройнее. Новая танцовщица со смуглым цветом кожи чуть-чуть напоминала африканку и оказалась сказочно пластичной.

Декорацию я придумал в виде Колизея, только как бы не снаружи, а изнутри. На ступеньках Колизея размещался хор, а по центру опускалась пирамида. Получался Рим в Египте, а Египет – в Риме. Там были элементы сфинксов, огромная окровавленная голова Цезаря, которая падала вниз… Фантазии художника было где разгуляться, ведь сцена стамбульской оперы гигантская – 24 метра шириной – одна из самых больших в Европе. Больше разве что только в Варшаве.