Сокровища медного свитка

Выражение «Большой сток» предполагает ориентировку по весьма важному каналу, быть может, тому самому, который отводил от жертвенника кровь. Как специально отмечено в преданиях раввинов, на поддержание стока в порядке взимался особый налог, фиксированный в статьях храмовых доходов. Слово bazakh, переведенное нами «чаша», и в других текстах употребляется в значении «чаша», «блюдо»; имеются в виду сосуды, в которых жрецы во время совершения обрядов переносили кровь, внутренности жертвенных животных и ладан. Выбор нашим писцом термина «чаша», призванного скрыть истинное название ориентира, вероятно, объясняется тем, что этот термин имел известное отношение к обрядам, связанным с жертвенником. Если же последний локализован нами правильно, то «утварь» жертвенника прятали, надо думать, прямо в сливной трубе под скалой. Сливная система отводила кровь от юго-западного угла жертвенника в южном направлении, и следовательно, локализация в нашем свитке «колодца» (syt) к северу от него соответствует действительности.

VII КТО УКРЫЛ СОКРОВИЩА?

Кем бы ни был человек, укрывший сокровища, перечисленные в нашем свитке, он имел доступ в Храм до его разрушения в конце лета 70 года н. э. Об этом свидетельствует и характер запрятанных предметов и места их сокрытия — большинство кладов находятся или в самом Храме или около него. Таким образом, нести ответственность за их сокрытие и составить по меньшей мере ту часть свитка, которая их касается, мог любой жрец, имевший дело с сокровищами. Но вот как быть с богатствами, спрятанными в Кумране и у Мертвого моря? И кто положил свиток в пещеру?

Не исключено, конечно, что ессеи Кумрана в предшествующий период поддерживали отношения с иерусалимскими жрецами и в годину опасности с готовностью· сообщили им о местах в Иудейской пустыне, пригодных. для укрытия священных предметов и свитка. Однако в свете наших знаний о ессеях и их аскетической жизни в добровольном изгнании такой контакт между Кумраном и Иерусалимом вряд ли был возможен. Более того, подобное доверие (простиравшееся вплоть до передачи секретов Храма) к фанатичной секте раскольников со стороны иерусалимского жречества выглядело бы крайне неправдоподобно. Гораздо проще предположить, что и в Иерусалиме, и в районе Мертвого моря, и в Иерихоне сокровища прятали представители одной и той же группы, и ессеи Кумрана не имели к этому никакого отношения.

Взглянув на карту, отмечающую упомянутые в свитке места (рис. 10), мы обнаружим четкую линию оборонительного рубежа, образуемого Кумраном, Хирбет ал-Мирд, Иерихоном и вади Фара и прикрывающего Иерусалим с восточного и северного флангов. Иудейская группировка зелотов, действовавшая в Иерусалиме во время войны с римлянами, — вот кто, по-видимому, контролировал эти стратегически важные позиции.

Своим названием (греч. Zēlōtai)[78] эта часть иудейских патриотов была обязана исключительно ревностному исполнению на земле воли своего небесного хозяина. Ради достижения этой цели они, как, впрочем, и все другие религиозные фанатики и до и после них, не останавливались и перед пролитием крови во имя бога. Зелоты играли весьма существенную роль в первом иудейском восстании (66–70 годы н. э.), поднимая массы на священную войну против властителей-язычников. Готовые умереть сами ради этого дела, они обрекали на смерть любого из соотечественников, выступившего против них. И если их имя стало лишь синонимом жестоких убийств и неутолимой жажды власти, если основные их религиозные воззрения зачастую упускались из виду, то этим мы обязаны в значительной степени Иосифу Флавию — летописцу зелотского движения первого века нашей эры.

Едва, ли кто станет отрицать, что мы в неоплатном долгу перед иудейским историком, без работ которого — наши сведения об истории Иудеи в период между двумя Заветами и особенно о первом иудейском восстании были бы крайне неполны. Великолепный наблюдатель, специалист по описаниям военных действий и знаток местной топографии, он, однако, заслуживает, как все яснее начинают осознавать многие ученые, гораздо меньшего· доверия при изложении взглядов различных группировок и отдельных лиц. Особенно когда эти убеждения не совпадают с его собственными — взглядами аристократа до мозга костей, мало считавшегося с мнением тех, кто стоял ниже его по уровню воспитания и образования. В отношении зелотов и дела, за которое они боролись, его недоверие и предубежденность проявляются особенно резко и по крайней мере отчасти объясняются, видимо, неоднократными посягательствами зелотов на его жизнь, когда ему едва удавалось спастись.