Сокровища музея Андрея Рублёва

Метко определил место нарождающегося музея древнерусского искусства в ряду других ведущих музеев страны в своем письме от 29 марта 1952 года будущий академик, профессор Б.А. Рыбаков: «В музее необходимо сосредоточить и экспонировать материалы по всем (Подчеркнуто в тексте мной. – Д.А.) видам древнерусского искусства. Третьяковская галерея рассматривает искусство XI–XV вв. лишь как вводный раздел, а Государственный исторический музей является по преимуществу хранилищем материалов, из числа которых экспонированы лишь немногие. В музее Андрея Рублёва наряду с архитектурой и живописью необходимо подробно показать и прикладное искусство… Высокая, своеобразная и яркая культура русского народа, еще недостаточно известная широким массам, вполне заслуживает того, чтобы ей был посвящен большой и серьезно организованный музей»[27].

События 1952 года стали определяющими для статуса и профиля музея Андрея Рублёва. В документах музейного архива сохранились материалы, отразившие накал страстей, разгоревшихся на заседании в Управлении по делам архитектуры при Совмине РСФСР 27 марта 1952 года по вопросу о профиле и судьбе музея. Именно здесь во всей полноте проявились две концепции этого формирующегося учреждения. За развертывание музея-заповедника историко-архитектурного профиля в той или иной форме в основном выступили работники советского аппарата в сфере культуры и управления по делам архитектуры, мало представлявшие себе перспективы музея древнерусского иконописного искусства. В их числе видим начальника Управления РСФСР по делам архитектуры Совмина РСФСР Серегина, председателя Совмина РСФСР Д.П. Проферансова, зам. начальника по делам архитектуры В.Д. Голли, видных работников культуры Мневу, Григорова и др. Основополагающие корневые формы отечественной культуры, выражаемые иконописным искусством, еще не были поняты и признаны этими чиновниками. Дискуссию открыл начальник управления по делам архитектуры РСФСР Серегин, который отметил: «…практика существования таких заповедников показала, что две организации не могут быть в одном заповеднике. Например, Коломенское – архитектурно-исторический заповедник и в то же время музей, где расположен экспозиционный материал. В Новодевичьем – та же картина. Мы хотели бы, может быть по тому же принципу организовать и историко-архитектурный заповедник Андроньева монастыря, …при котором будет музей, как один из его элементов»[28].

Его поддержал В.Д. Голли: «Сам музей будет архитектурным памятником. Для показа вещей, которые были созданы во времена Рублёва и его учеников, можно дать модели: например – собор с фресками»[29].

Но сотрудники музея и ведущие специалисты истории отечественной культуры: Д.И. Арсенишвили, Н.А. Дёмина, В.Н. Лазарев, М.В. Алпатов под руководством И.Э. Грабаря отстояли свои позиции в этом остром и судьбоносном споре.

«Древнерусское искусство является синтетическим, и в этом его сила. Это, вообще, был синтетический период в развитии мирового искусства, когда не было специализации. Вышивки, например, делались по рисункам художников, по их образцам. У того же Рублёва и фрески, и иконы, все было рядом одно с другим. Это касается и архитектуры», – убеждал доктор искусствоведческих наук М.В. Алпатов, как бы перекликаясь с высказываниями отца П.А. Флоренского середины 1920-х годов о церковном действе как синтезе искусств[30].

«Все высказались единодушно в том отношении, что недопустимо, что великий русский народ для своего художественного наследия до сих пор не имеет музея истории его искусства. Все республики, входящие в состав Советского Союза создают сейчас свои музеи и один только великорусский народ – первый в нашем Союзе – его не имеет», – резюмировал И.Э. Грабарь[31].

Вскоре дело о положении музея Андрея Рублёва Совет Министров передал в ЦК КПСС на рассмотрение члена Президиума Верховного Совета СССР М.А. Суслова. На этом заседании выступил Д.И. Арсенишвили, который смог убедить этого видного государственного деятеля в необходимости сохранения музея и развития его профиля в указанном направлении. После этого вопрос о ликвидации музея уже больше не поднимался, а концепция строительства музея была в общих чертах утверждена[32]. Это был переломный момент в истории музея.