Пока я читал захватывающее повествование, мне дважды почудилось, будто по страницам скользнула тень, и моему воображению, распаленному невероятным рассказом, оба раза представилась тенью руки. В первом случае я догадался, что иллюзию породило колебание шелковой бахромы зеленого абажура, но во второй раз, когда поднял глаза, мой взгляд упал на мумифицированную кисть, которая покоилась в стеклянном ящике на столике у окна, озаренная светом звезд, пробивавшимся из-под шторы. Неудивительно, что я тотчас мысленно связал ее с прочитанной историей: если меня не обманывало зрение, здесь, в этой комнате, находилась та самая рука, о которой писал путешественник ван Хайн. Я посмотрел в сторону кровати и испытал несказанное облегчение при виде сестры Кеннеди, сидевшей возле больного, по-прежнему бесстрастной и бдительной. Когда читаешь такую книгу, в такой час и в такой обстановке, близкое присутствие живого человека действует на душу успокоительно.
Я не сводил глаз с раскрытой книги на столике, и столько странных мыслей теснилось в уме, что я почувствовал головокружение. Казалось, ярко освещенная белая рука, вдруг возникшая перед моим взором, произвела на меня гипнотическое действие. Все мои мысли замерли, и время на мгновение застыло.
Да, на книге лежала рука – настоящая, живая! Что же так сильно потрясло меня? Я знал эту руку – знал и любил. Видеть руку Маргарет Трелони, прикасаться к ней было для меня счастьем, однако в тот миг она странно поразила мое воображение, взбудораженное иными чудесными и загадочными образами. Впрочем, я опомнился еще прежде, чем услышал встревоженный голос:
– Что с вами? Почему вы так оцепенело смотрите на книгу? Мне на миг показалось, что вы опять впали в ступор!
Я проворно вскочил с кресла.
– Читал одну старинную книгу из вашей библиотеки. – Я захлопнул фолиант и сунул под мышку. – Сейчас отнесу обратно: все-таки ваш отец требует, чтобы все вещи – а особенно книги – оставались на своих местах.
Насчет последнего я слукавил. Не желая оставлять книгу здесь, дабы не возбуждать в Маргарет ненужного любопытства, я быстро вышел прочь, но направился не в библиотеку, а в свою комнату, где положил книгу на прикроватный столик, чтобы днем, отоспавшись после ночного дежурства, продолжить чтение. Когда я вернулся, сиделка Кеннеди уже собиралась уходить, и вскоре мы с мисс Трелони остались одни. В обществе милой девушки мне было совсем не до книг. Мы сидели рядом, шепотом разговаривали, и время летело незаметно. Я изрядно удивился, заметив, что свет в щелях штор из серого стал желтым. Наш с ней разговор не имел отношения к больному – разве только в том смысле, в каком все касающееся дочери в конечном счете касается и отца. Но ни о Египте, ни о мумиях, ни о мертвецах, гробницах или бедуинских предводителях у нас ни разу не зашло речи. В набиравшем силу свете зари я ясно видел, что на руке Маргарет не семь пальцев, а пять, – ибо ее рука лежала в моей.
Прибывший утром доктор Винчестер сначала проведал пациента, а потом зашел в столовую, где я ел свой легкий завтрак (а может, вчерашний ужин) перед тем, как отправиться спать. Одновременно с ним появился мистер Корбек, и мы возобновили разговор, начатый накануне вечером. Я сказал мистеру Корбеку, что прочитал главу про гробницу, обнаруженную в долине Чародея, и советую доктору Винчестеру также с ней ознакомиться. Последний попросил позволения взять книгу с собой: через час он отправлялся поездом в Ипсуич и мог бы почитать в дороге. Он заверил, что вечером принесет ее обратно. Я поднялся за книгой, но нигде ее не нашел, хотя точно помнил, что, оставив мисс Трелони в комнате больного и вернувшись к себе, положил фолиант на столик возле кровати. Это было очень странно, поскольку подобного рода чтение вряд ли могло заинтересовать кого-нибудь из слуг. Я вернулся с пустыми руками и объяснил, что книга куда-то запропастилась.
После ухода доктора Винчестера мы с мистером Корбеком (похоже, знавшим сочинение голландца наизусть) обсудили все изложенное в прочитанной мною главе. Я объяснил, что был вынужден прервать чтение, едва добрался до описания символов на камне.