Сокровище семи звезд

Глава 11 Усыпальница царицы

Мистер Трелони надеялся на успех по крайней мере не меньше, чем я. У него не такой переменчивый темперамент, как у меня, склонного к перепадам настроения от надежды к отчаянию. Когда он ставит перед собой какую-то цель, его надежда превращается в убежденность. Меня порой одолевали сомнения: а что, если звездный рубин не единственный в своем роде камень? А что, если приключения ван Хайна всего лишь порождение фантазии, возбужденной какой-нибудь антикварной диковиной, которая была куплена в Александрии, Каире, Лондоне или Амстердаме? Но мистер Трелони ни разу не усомнился в достоверности истории, поведанной голландским исследователем. Впрочем, от раздумий о ней нас отвлекали многие другие обстоятельства. Дело происходило вскоре после восстания Ораби-паши, и Египет был небезопасным местом для путешественников, особенно для англичан. Но мистер Трелони – человек поистине бесстрашный, да и я, как мне временами думается, тоже неробкого десятка. Мы собрали группу арабов из тех, кого тот или другой из нас знал по прежним своим походам в пустыню и кому мы доверяли (точнее говоря, не доверяли меньше, чем всем прочим). Нас было достаточно много, чтобы успешно защищаться от разбойничьих шаек, и мы хорошо вооружились. Мы получили разрешение на экспедицию и заручились пассивной поддержкой властей, все еще настроенных дружелюбно к Британии. Излишне говорить, что в получении разрешения не последнюю роль сыграли деньги мистера Трелони. Мы добрались на дахабийях до Асуана, а оттуда, наняв у местного шейха нескольких арабов в проводники и заплатив обычный бакшиш, пустились через пустыню.

После долгих блужданий среди бесконечных холмов и горных гряд мы однажды вечером вышли наконец к точно такой долине, какую описывал ван Хайн. Окаймленная высокими крутыми скалами, она сужалась в середине и расширялась к востоку и к западу. А уже на другое утро мы стояли напротив той самой скалы и без труда могли разглядеть на ней отверстие, вырубленное высоко над землей, и иероглифические письмена, призванные его скрыть.

Но пиктограммы, неясные для ван Хайна и его современников, не составляли загадки для нас. Целая плеяда ученых, отдавших все силы своего ума и посвятивших свои жизни изучению древнего письма, сумела взять приступом таинственную твердыню египетского языка. На отесанной поверхности скалы мы, постигшие секреты иероглифики, прочитали слова, которые начертали здесь фиванские жрецы без малого пятьдесят веков назад.

То, что наружная надпись сделана именно жрецами, причем враждебно настроенными, не подлежало ни малейшему сомнению. Иероглифические письмена на скале гласили:

«Боги не явятся сюда, как ни призывай. Безымянная оскорбила их и обречена на вечное одиночество. Не приближайся к ней, дабы не поразило тебя возмездие богов!»

Предостережение это, надо полагать, действовало безотказно в те далекие времена, когда было начертано, и в последующие тысячелетия – даже после того как язык, на котором оно писалось, стал темной тайной для обитателей здешних краев. Подобные страхи живут в народе гораздо дольше, чем память о причине, их породившей. Использованные в надписи символы приобретали еще бо́льшую выразительность благодаря повторам. Слово «навеки» изображается иероглифом «миллион лет». Здесь этот знак повторялся девять раз, расположенный тремя группами по три, и после каждой стояли символы Верхнего мира, Нижнего мира и Неба. Это означало, что Обреченная на Одиночество, которая навлекла на себя божественное возмездие, не воскреснет ни в Мире солнечного света, ни в Царстве мертвых, а душа ее не возродится в Царстве богов.