Сокровище тамплиеров

Алек Синклер кивнул. Тир оставался единственным городом в Святой земле, который ещё удерживали христиане. Единственным клочком суши, не захваченным сарацинами. В дни, недели и месяцы после разгрома при Хаттине именно туда стекались остатки крестоносного воинства. Конрад Монферратский, германский барон, вырвавший город из хватки Саладина буквально за миг до того, как Тир мог быть потерян навеки, правил там железной рукой. Он претендовал на власть и над находившимися в городе тамплиерами, что само по себе показывало, насколько низко закатилась звезда Храма после Хаттина. Всего в Тире собралось меньше сотни храмовников — рыцарей и сержантов, вместе взятых. И когда в Тир явился Гарри, там уже был Жерар де Ридефор.

— Насколько я понимаю, появление Дугласа ему не очень понравилось.

— Само собой.

Ни Алеку, ни Андре больше не надо было говорить на эту тему.

Де Ридефор, славившийся высокомерием, вспыльчивостью и нетерпимостью, исходил в Тире бессильной злобой оттого, что оказался в подчинении у Конрада. Он был вынужден выслушивать приказы германца и смиренно повиноваться под угрозой изгнания его рыцарей из города. Магистр Храма ничуть не сомневался, что маркиз выставит и его самого, и всю его конгрегацию при малейшем намёке на неподчинение или противодействие. Это де Ридефору и пришлось довести до сведения своих тамплиеров. Все знали, как коробит его, воплощающего в своём лице орден Храма, от осознания своей неспособности изменить положение вещей. Во время и после хаттинской битвы он потерял всех своих командиров, не говоря уж о четырёх пятых простых тамплиеров. Де Ридефор переживал это унижение, стиснув зубы от злости и пряча мрачный, угрюмый взгляд.

Де Монферрат был новым человеком в Латинском королевстве — германцем, чья вассальная верность в первую очередь принадлежала Священной Римской империи, то есть константинопольской патриархии и ортодоксальному христианству. Поэтому излюбленным духовно-рыцарским орденом Конрада являлся пестуемый Фридрихом Барбароссой Тевтонский орден, другие же ордена — тамплиеры и госпитальеры — едва ли могли рассчитывать на его поддержку. По мнению Конрада, было бы в высшей степени разумно и желательно, чтобы именно тевтонские рыцари стали главной силой, поддерживающей христианство на территории Иерусалимского королевства — в первую очередь, конечно, восточное христианство[13]. Монферрат полагал, что по прошествии времени Латинское королевство может и должно стать Тевтонским. А всё, что составляло опору римского или, как говорили ортодоксы, папского католицизма, надлежало вытеснить из Иерусалима... И в первую очередь, конечно, франкских рыцарей. Если бы Конрад добился своего и сделался королём, ни госпитальерам, ни тамплиерам в Святой земле просто не осталось бы места.

— Смерть Барбароссы, должно быть, стала для Конрада настоящим ударом, — пробормотал Синклер, и его кузен кивнул.

— Да, и весьма чувствительным.

— Несомненно. Могу представить себя на его месте! — заявил Синклер. — Вот он восседает на троне, который сам добыл, и дожидается прибытия своего грозного родича императора с армией в пятьсот тысяч человек — такого войска хватило бы, чтобы задирать нос перед кем угодно, от Саладина до Ричарда Плантагенета и Филиппа Французского. Конрад, надо думать, уже чувствовал себя всемогущим и неодолимым... И вдруг на грохочущем копытами коне примчался запылённый гонец и сообщил, что его мир рухнул. Император мёртв, великая армия рассеялась, все надежды и чаяния Конрада превратились в дым, уносимый ветром.

Алек удивлённо покачал головой.

— Уж не знаю, как бы я приноровился к столь грандиозной перемене. Но я, конечно, не Конрад Монферратский. Пережить такое непросто для любого человека: почти добраться до вершины — и вдруг, в шаге от неё, сорваться и покатиться вниз. А ведь на него обрушился ещё один удар: Саладин освободил Ги де Лузиньяна. Просто невероятное стечение обстоятельств.