— Кузен, клянусь, это едва ли не худший арабский, какой я когда-либо слышал, даже от тамплиера-ференги. И почему тебя послали на мои поиски? Я имею в виду — почему именно тебя, а не кого-нибудь другого?
— Потому что в совете знают о нашем родстве и о том, что мы знакомы. О вас уже давно никто не слышал, поэтому стоило всерьёз задуматься — живы ли вы. Насколько я понимаю, братство доверило вам некое дело огромной важности, и вы занимались им в течение многих лет... Пока не разразилась война. А потом вы пропали. Моя задача заключалась в том, чтобы найти вас, получить собранные вами сведения и передать совету.
— Если это всё, что от тебя требовалось, ты зря учил арабский. Что ты знаешь о сведениях, которые я собирал?
— Ничего. Честное слово, ровным счётом ничего.
Синклер пристально вгляделся в Андре, потом отвёл взгляд.
— Если так, здесь кое-чего недостаёт... Кое-чего, о чём мы оба не знаем. Депеши, которые ты для меня привёз, — их много? Они тяжёлые?
— Да, тяжёлые, если учесть, что это просто пергаменты, вложенные в два больших кожаных футляра. Оба футляра набиты битком.
— Ага. И что бы ты стал с ними делать, если бы выяснилось, что я мёртв?
— Прочёл бы и попытался выполнить задание сам.
— Но тогда тебе пришлось бы начинать всё заново, с самого начала. А я работал над этим годами. Даже владея арабским, ты бы ничего не добился.
— Может, и так, но у меня были... У меня есть имена трёх людей, с которыми, как известно, вы были связаны в прошлом. Мне пришлось бы встретиться с ними и попробовать заменить вас или хотя бы попытаться найти какие-нибудь донесения, которые вы могли оставить... в тайных местах.
— Хмм.
Это прозвучало несколько высокомерно, но Синклер тут же перешёл к делу.
— Ладно, коли так, может, мне взять твои депеши, а потом каждый из нас отправится своей дорогой? Похоже, мне предстоит долгое чтение, и чем раньше я за него примусь, тем лучше. Свистни своему другу. Я проеду вместе с вами, сколько смогу, но мы расстанемся прежде, чем приблизимся к лагерю под Акрой. Не хочу, чтобы меня увидели. Когда я всё прочту и пойму, чего от меня хотят, я отошлю депеши обратно, чтобы ты тоже ознакомился с их содержанием. Ты, как и я, рисковал погибнуть, поэтому имеешь право знать о наших делах. Полагаю, братству что-то нужно от нас обоих, хотя пока можно лишь гадать, что именно. Вместе с пакетами я обещаю послать тебе указания насчёт следующего места встречи. А сейчас позови Гарри.
На протяжении мили-другой спутники разговаривали о пустяках, затем и вовсе умолкли, но молчание не тяготило их. Некоторое время тишину нарушал лишь стук копыт да поскрипывание кожаных сёдел, и Сен-Клер вдруг понял, что не слышит металлического позвякивания уздечек. Ни один из рыцарей не пользовался металлической уздой: по прибытии сюда они первым делом учились этому. Звук далеко разносился в пустыне, и в первые дни походов на Восток многих рыцарей погубил именно звон уздечек.
Андре отвлёк от размышлений его друг Дуглас, который откашлялся и заговорил:
— Могу я задать вопрос, сэр Александр? Вопрос, на который, наверное, не имею права?
Алек насмешливо взглянул на него.
— Хотите сказать, дерзкий вопрос? Задать-то его можно, но такое предисловие не сулит ничего хорошего. Поэтому, возможно, я предпочту промолчать. Что ж, спрашивайте.
— Я о ваших словах насчёт того, что вы не знали, встречаться с нами или нет. Вы начали с того, что в наши дни мало кому можно довериться. А потом упомянули, будто думали, что Андре рассказал в послании про свой нос, чтобы выманить вас из укрытия.
— Верно. И в чём заключается ваш вопрос?
Гарри возбуждённо воздел руки.
— Вы ведь монах, как я и Андре. Мы трое — тамплиеры, а это значит (если не считать стремления отличиться на поле брани), что мы не имеем причин соперничать или завидовать друг другу. Нет причин завидовать своим братьям, которые дали такой же обет нестяжания. Но вас послушать, так братья-храмовники желают вам зла. А если не они — то кто же? Погодите-ка...
Дуглас сбился, задумался, потом заговорил снова:
— Так вот чем я хотел спросить, брат Синклер: почему столь славный рыцарь, ветеран, столько лет проживший в здешних краях, так опасается своих же собратьев, что желает жить уединённо и скрытно? Да, таков мой вопрос.
— На этот вопрос, Гарри, в двух словах не ответишь, — промолвил после долгого молчания Алек. — Да, некоторые из моих товарищей-тамплиеров если и не желают мне худа, то и добра тоже не желают. Не вся наша армия состоит из давших обет бедности монахов, лишённых каких-либо амбиций. А я, хотите верьте, хотите нет, имею веские основания вести уединённый и скрытный образ жизни. Если вы, Гарри, дадите себе труд поразмыслить, вы поймёте, что мой путь не так уж далёк от избранного тамплиерами образа жизни. Я живу один, стало быть, почти всегда защищён от соблазнов. Я живу очень просто, питаюсь тем, что удаётся подстрелить, обменять или, реже, вырастить, и у меня полно времени для молитв и созерцания юдоли слёз, в коей мы живём. Живу, можно сказать, не как монах, а как аскет... Сдаётся даже, как отшельник.