Сокровище тамплиеров

— Хмм. Знаешь, до меня доходили слухи о смерти де Ридефора. Я тогда был пленником, но весть о кончине магистра Храма разнеслась по всему сарацинскому миру и повсюду её встречали с ликованием. Мне известно, что де Ридефор был казнён, обезглавлен, но я понятия не имел, как он угодил в плен. А когда мне вернули свободу, он был уже давно мёртв и у меня нашлось множество более важных забот.

— Ну, нетрудно догадаться, как он угодил в плен: сам очертя голову полез в самое пекло.

Андре встал и направился туда, где у камня по-прежнему стоял меч Синклера.

— Можно мне взглянуть?

Алек кивнул. Андре вытащил меч из ножен и, держа длинный сверкающий клинок, продолжал:

— В тот день произошла стычка — яростная, отчаянная, но не настолько крупная, чтобы её можно было назвать сражением. Она неожиданно вспыхнула под стенами Акры: скорее случайное столкновение, чем плод стратегического замысла. И вот что странно — то была, насколько я слышал, единственная стычка, в которой Ги превосходно командовал и проявил себя с наилучшей стороны.

Андре отступил в сторону, взмахнул длинным мечом и медленно взвесил его на вытянутой руке, оценивая тяжесть и баланс.

— А ещё странно, что в тот день там находился и Конрад, причём эти двое ухитрились неплохо командовать вместе. Это было четвёртого октября тысяча сто восемьдесят девятого года — я точно запомнил дату, потому что именно в тот день погиб Жерар де Ридефор.

Сен-Клер печально улыбнулся, вернул меч в ножны и снова прислонил их к камню.

— Прекрасное оружие, — промолвил молодой рыцарь и сел. — В той схватке де Ридефор пошёл в свою обычную атаку — в лоб превосходящим... нет, многократно превосходящим силам вражеской конницы. Трижды за свою деятельность в качестве магистра Храма этот человек, лишённый крупицы здравого смысла, в слепой вере, что Господь совершит чудо, дабы защитить его и его правоту, бросал своих людей в самоубийственные атаки против неодолимого противника. И всякий раз сарацины просто расступались, окружали его рыцарей и засыпали атакующих стрелами, а выживших истребляли, налетев всем скопом. Правда, Ридефор выжил и на сей раз, ему это всегда удавалось. Его взяли в плен, однако на этом его везение закончилось — сарацины, не раздумывая, казнили его.

— Sic transit gloria mundi[14].

— Что-то в этом роде. Он вам не нравился?

— Де Ридефор?

Алек Синклер скривился от отвращения.

— Не нравился. Я ему не верил и терпеть его не мог. Из-за него я потерял множество добрых друзей, ставших жертвами его тупого ханжеского упрямства и фанатизма. Ты можешь назвать это благочестивым рвением, а я назову дурацкой драчливостью и суеверным идиотизмом. Вот уж точно, Вепрь Храма! Кабан, да и только. Все его мысли были о Храме: о величии, велениях, догматах, нуждах Храма. За такими помыслами магистру было некогда даже помыться. Такая тропа слишком узка, чтобы всю жизнь следовать ею. Ну ладно...

Синклер хлопнул себя ладонями по бёдрам.

— Ты сказал, что действуешь по поручению совета. А когда ты был возвышен и где?

— Как и вы, в свой восемнадцатый день рождения. На собрании в Туре, в доме одного из членов совета.

— И когда ты решил вступить в Храм?

Андре неопределённо махнул рукой.

— Не то чтобы я сам это решил... Откровенно говоря, решение принял за меня король.

— Ричард Львиное Сердце? Сам? Впечатляет.

— Ничего впечатляющего. Он, в конце концов, мой сеньор. Его решению способствовали кое-какие особые обстоятельства, но это долгая история, и я расскажу её как-нибудь в другой раз. Сейчас есть вопросы поважнее. У меня имеются для вас депеши, в которых, как я понимаю, уйма всяких сведений и указаний. Они в моих седельных сумках, поэтому я отдам их вам, когда вернётся Гарри.

— Ты знаешь, о чём именно говорится в депешах?

— И да и нет. Они от совета. Мне вручили много посланий — среди них были и письма командору Иерусалима от его французского начальства, но больше всего депеш было для вас. Снаружи все они выглядят схоже, и я старался их не перепутать. Впрочем, различия имелись: депеши к вам помечены арабскими надписями, которые сразу не разберёшь.

— Ты знаешь арабский?

Изумление в голосе Синклера стоило тех трудов и того времени, которые затратил на учёбу Андре, и юноша позволил себе улыбнуться.

— Едва ли я читаю на нём намного лучше, чем говорю. А говорю я, по некоторым отзывам... ужасно.

— Ты учился не здесь?

— Не здесь. Меня наставляли учёные люди сперва в Пуатье, потом в Марселе.

Алек Синклер тут же сменил язык.

— Тогда расскажи, как тебя учили и чему? — спросил он по-арабски.

— Очень многому, широкому кругу предметов. Разумеется, я изучал Коран, слово Аллаха и его пророка — без этого браться за арабский бессмысленно. Затем мне рассказывали о разнообразии и сложности исламского общества, о различных течениях внутри его. Я могу со знанием дела, с разных точек зрения рассуждать о различиях между шиитами и суннитами.

— Поразительно!

Слушая кузена, Синклер ухмылялся, но сейчас его голос звучал совершенно серьёзно.