Сокрушение тьмы

— Гранатами! Да этот заслон вроде прорвали, а сейчас слышите? Вон опять. У них весь лес в этих разных сооружениях. Мы и финнов-то путем не видели…

Макарову становилось ясно, что тактика фронтального наступления здесь ровным счетом ничего не даст. Необходимо было в слабых местах вражеской обороны вбивать «клинья», тогда неприятель сам станет отходить, чтобы не быть отрезанным.

Макаров провел пальцем по вмятине:

— Броня-то спасла?

Раненый глянул себе на грудь, радостно улыбнулся:

— Да уж быть бы мне без него покойничком!

— Ну, идите, ребята, — отпустил он их. — Санроту найдете на берегу.

Минут через пятнадцать вышли к большой поляне, на которой находился только что отбитый у противника дот. Возле него суетились солдаты, стаскивая в одно место убитых и накрывая их накидками и шинелями. Тут же хлопотали связисты, развешивали на сучьях цветные нитки телефонного кабеля. Радист, сидя у пня, выкликал: «Онега», «Онега», я «Волна»!» Высокий офицер что-то говорил им, показывал вправо рукой. Макаров присмотрелся, узнал капитана Волгина. «Ну, — подумал, — плохи дела, коли связь потянул…»

Волгин тоже узнал его, скорым шагом пошел навстречу.

— Ты что, Александр Васильевич (они были круглыми тезками), ночевать здесь собрался?

— Какой там — ночевать! Роты наткнулись на три ряда проволоки. А перед нею полно «лягушек», «шпрингеров» этих… Командир взвода из восьмой сунулся — и как не было!

— Что делать думаешь?

— Доты у них за проволокой. Дал команду «сорокапятчикам». Не знаю, протащат, нет ли. Болото.

— Антон, — обернулся Макаров к Боголюбу, — распорядись насчет НП и давай телефонную связь с батальонами.

Потом он подошел к убитым, которых укладывали на лужайке. Поднял одну шинель, другую, внимательно всмотрелся в мертвые лица. Подумал: «Ребята совсем молодые, жить бы да жить таким…» Приподнял край плащ-палатки и увидел лейтенанта, подорвавшегося на мине.

«Странно, — подумал он. — Я его знал, слышал его голос… Неужели его больше нет? Даже меня коробит чужая смерть. Что же тогда должен чувствовать необстрелянный солдат?»

И этот лейтенант, и эти солдаты, укрытые с головой, были первыми убитыми из своих, кого он увидел на вражеском берегу. «Да, к этому сразу не привыкают. К этому вообще невозможно привыкнуть. Можно зачерстветь, но привыкнуть нельзя. Интересно, мучился этот лейтенант перед смертью? Нет, скорее всего, нет…»

Макаров выпустил из руки плащ-палатку.

— Александр Васильевич, — сказал Волгин, — это я приказал всех убитых из батальона снести сюда. Потом отправим в Лодейное.

Макаров сухо ответил:

— Хорони здесь. Всех, комбат, не отправишь.

— Слушаюсь.

Боголюб, успевший распорядиться насчет НП, побежал к блиндажу. Макаров остановил его:

— Залывина нашел?

— Нашел… Он сейчас вон там… помогает блиндаж расчищать…

Макаров посмотрел ему вслед.

— Вишь, обрадовался! Думал всех добровольцев перевести из рот, а Виндушев сказал, что Миронов распорядился отправить Залывина в учбат. Видно, понравился парень.

Складки на крупном лице комбата расправились, в глазах мелькнуло приятное изумление:

— Значит?..

— Да, всех представят к званию Героя…

5

Ночь застала роту Гаврюкова перед тремя рядами колючей проволоки и двумя блиндажами за ними.

Рота выскочила из леса на елань, и тут ее прижали пулеметы, заставив зарыться в землю в ста метрах от проволоки. Теперь никто и не пытался высунуть нос из одиночных ячеек, заполнявшихся водой. Когда кто-нибудь шевелился в ячейке, слышался слабый плеск. Солдаты тихонько поругивались, но самое обидное было в том, что они не могли вылезти на сухое или покурить: доты держали их на прицеле. Стоило хоть одному оказать себя — из амбразур, замаскированных лапником, били пулеметы. И тогда свои остервенело крыли своих:

— Да кто там… так-разэдак… демаскирует?!

— Иван-ников! Это ты там опять задницу поднял?

А Костя Иванников, низкорослый в роте боец, и в самом деле дважды пытался вылезти из купели, и всякий раз из-за него по всей роте били финские пулеметы.

— Вот положение! — сам себе сказал Бакшанов, проклиная светлую ночь, когда нет возможности ни скрыто подползти к дотам, ни отойти назад.

Вода, казалось, просачивалась в самое нутро, в кости, и все тело ныло от холода. Пересиливая дрожь, он со злобой посмотрел в синевато-блеклое небо и увидел луну — светлую, незрячую, пустую. Бакшанов смотрел на нее и чувствовал, что сейчас не вытерпит и завоет горестно, по-волчьи… А тут еще командир роты Гаврюков приказал ему принять на себя командование взводом, заменить убитого лейтенанта. Поневоле завоешь… ответственность.

Им помочь могли только пушки, но они, видно, где-то застряли в лесу. Лейтенант Гаврюков, лежа позади роты, уже дважды кричал, подбадривая:

— Держись, сейчас «сорокапятки» подкатят!

Но они не подкатывали.

Правее Бакшанова лежал за ручным пулеметом ефрейтор Окутин. Бывалый солдат, бывший колхозный бригадир, а нынче парторг роты, Окутин смиренно сейчас помалкивал. Даже ручной пулемет Дегтярева убрал с сошек.

— Роман Иваныч! — окликнул его Бакшанов. — Что делать будем?

— Ты взводный. Вот и соображай, грешным делом.