Сокрушение тьмы

Возле него тотчас же мягко зашлепались в траву гранаты, в том числе одна противотанковая. Он подобрал их на ощупь и, вытянув из сумки коробку противогаза вместе с трубкой, набил ее гранатами. Опять заработал пулемет. Окутин на этот раз молчал, но как только они смолкли, он снова запустил очередь в точно примеченное им место. Пулемет не ответил, зато другой залился запальчиво и надолго. Едва он прекратил стрельбу, Иванников ящерицей скользнул по траве, тоже прикрываясь панцирем.

Все трое они бросили шашки одновременно. Те упали в траву в шагах тридцати от них и медленно стали чадить желтовато-черными всплесками. В эти всплески финны хлестнули очередями. Одна из шашек подпрыгнула и еще больше зачадила дымом. Уже через минуту над ними стали расплываться черные кучерявые облачка, и слабый ветерок, дующий на доты, поволок за собой шлейфы дыма.

— О-а-а! — кто-то громко и явственно выкрикнул на финской стороне.

«А-а! Всполошились», — сказал про себя Бакшанов.

Наволочь дыма разрасталась, ширилась, наплывая на проволочное заграждение изжелта-черными клубами.

Неприятельские пулеметчики оторопело молчали. Когда же Окутин и Бакшанов стали рвать гранатами сеть колючей проволоки, они, поняв, в чем дело, заговорили длинными очередями. Но прижатая к земле рота получила возможность ударить по финским позициям. Гаврюков, мысленно похваливая своих солдат за находчивость, выдвинул вперед два станковых пулемета. Захлопали позади и ротные минометы. Те и другие били вслепую. Грохот над еланью стоял адский.

Бакшанов, опасаясь, как бы не зацепили его свои, совсем пахал носом землю, передвигая перед собой панцирь. Дым забивал ему легкие, и он уже жалел, что выбросил противогаз. Кашляя, перхая, продолжал ползти, высматривая в проволоке проходы. Справа, там, где полз Окутин, рванула не то противотанковая граната, не то мина. Взрыв дохнул на Бакшанова жарким сгустком, подтолкнул его ближе к проволоке, и он наконец-то увидел в ней широкий разрыв. Гимнастерка зацепилась за колючие шипики, он дернулся и почувствовал, как рвется плотная ткань. В это время и крикнул Окутин высоким, звучным голосом, перекрывая перепалку:

— Ро-ота-а! Отставить ого-онь!

— От-ставить! От-ставить! — понеслось уже сзади.

Стрельба замолкла, и только пулеметы противника все били, словно скаженные.

Когда Бакшанов пролез через три ряда проволоки, он понял, что уцелел, что пулеметные очереди уже идут над ним поверху.

Дым продолжал душить, здесь он был даже плотнее, но у самой земли дышать все-таки было можно; Бакшанов полз, держа в правой руке противотанковую гранату. Не видя ни дота, ни всплесков из амбразур, он полз на звук, на четко выговаривающий в бетонной пустоте металлический голос пулемета:

— Та-та-та-та!..

Холодом и ужасом веяло от того места, к которому он полз, и, перебарывая этот ужас и холод, понимая, что нет иного спасения, кроме сближения с этой глыбой, он толчками продолжал продвигаться вперед. И только тогда поднял голову, когда увидел сквозь дым белые мерцающие вспышки. Они были чуть в стороне. Он поднялся, пошатываясь и по-прежнему перхая от удушья, уже не оберегаясь, пошел к смутно маячившему в дыму, с растворившимися в нем очертаниями, искусно замаскированному доту. Вытянутая рука наткнулась на колючие сосновые лапы и, провалившись, коснулась холодной бетонной стены. «Дверь… дверь… — мелькнуло в его помутившемся сознании. — Здесь где-то должна быть дверь…»

Он сделал шаг, еще два — и увидел узкий проем, зияющий чернотой, сердце его забилось часто-часто. Он вяло поднял правую руку с гранатой, губами нащупал кольцо и почувствовал вкус металла. Потом так же вяло разжал ладонь, и граната, будто послушная одной его воле, медленно скатилась с нее и сама ушла в бетонную пустоту.

Взрыва он не слышал, он только ощутил всем телом могучий толчок оттуда, изнутри. Ноги его подогнулись, и он мягко сполз на траву, опираясь спиной о шершавую бетонную стену…

По лесу кое-где плавал дымок, как туман поутру, все еще цепляясь за кустики и стволы сосен. Он открыл глаза и опять услышал частую пулеметную стукотню. Но вокруг почему-то слышался смех, говор, кто-то плескал ему в лицо воду, и тогда не сразу, не вдруг дошло до него, что это звонко и весело стучит рядом дятел.

— Окутин жив? — спросил он.

— Жив, жив, грешным делом! — ответил радостно-счастливый голос.

Перед ним стояли Окутин, Гаврюков и замполит полка Лежнев.

— Ну вот! Очухался! Это же над-до — сам полез! Если все командиры взводов вместо солдат станут подрывать доты, мне тогда что останется? — сказал Гаврюков.

Бакшанов поднялся на ноги, уставился на Лежнева, соображая, почему тот оказался здесь. Лежнев подошел, протянул руку.

— Спасибо, сержант! Молодец! Орден ты заслужил, хоть командир роты и сердит на тебя. Почему Иванникова не послал?

Закашлявшись, Бакшанов ответил:

— Смелости… не хватило, товарищ гвардии майор!

6

Шел третий день наступления. За два дня боев корпус Миронова с огромным усилием вклинился в оборону финнов лишь на 10—12 километров. Такое же положение было и в полосе наступления 4-го стрелкового корпуса.