Сокрушение тьмы

Бакшанов затосковал. Сунули его во взводные! Вся прежняя наука из башки выскочила.

Из дота опять резко ударили пулеметы, пули смачно цокнули под невысокий бруствер окопчика, рассевом прошлись по елани, выжигая и выкашивая полосы в густом разнотравье.

«Стервецы, — подумал Бакшанов, — опомниться не дают».

— Слушай, Окутин, Роман Иваныч, — снова подал он голос, — а если пушкари не придут на выручку? У меня уже терпежу никакого нет!..

— Тогда что-нибудь соображать будем, — ответил Окутин. — Я тут кое-что обмозговываю.

Большие зеленые сонные мухи лениво и тяжело перелетали с былки на былку, с листка на листок, чуя, наверно, чью-то кровь и смерть. Одна из них, с толстым отвислым брюшком в малахитовых ободках, села на мокрую руку Бакшанова, прощупала хоботком кожу и, закинув задние остроуглые ножки-ниточки на прозрачные крылья, стала их чистить и править.

— Ах, ты! Еще марафет наводит, — проворчал Бакшанов и сильно дунул на муху.

Прошло еще четверть часа. Сосед, который лежал чуть позади, молчал, даже всплеска воды под ним не было слышно. «Кто же там лег? Милютин или Бобков?»

— Эй, сзади, ты живой там? — окликнул он солдата, изогнув шею, чтобы увидеть соседа.

Ответа не последовало. Бакшанов расстегнул ремни на панцире, выдернул его из-под себя и прикрыл им внаклон голову. Потом, пятясь, стал выползать из ячейки. Зеленый панцирь под цвет травы, очевидно, делал его неприметным для финских пулеметчиков, и ему удалось добраться таким образом до ячейки соседа. Первое, что бросилось в глаза, это сиропно-розовая вода, в которой лежал солдат. Лицо его тоже скрывалось в этой воде. Бакшанов протянул руку, нащупал на затылке солдата жесткий постриг волос, ухватил поплотнее за ухом, под каской и повернул к себе чужую непослушную голову. Это действительно оказался Бобков. Пуля угодила ему в переносье. Бакшанов, словно ужаленный, отдернул руку и, уже не соблюдая осторожности, торопливо пополз к Окутину, все так же прикрываясь панцирем, как щитом. Когда он почти подполз к нему, его все-таки заметили. Пулемет зачастил всполошными огоньками, и в тот же миг гулко и коротко рубанул окутинский РПД. Пулемет противника как-то звонко татакнул с отсечкой и захлебнулся. «Неужто влепил ему в амбразуру?» — подумал Бакшанов, вжимаясь в землю и все еще слыша звон собственного панциря, край которого только что зацепила финская пуля.

Через минуту он приподнял голову. Окутинский РПД опять лежал в траве с подогнутыми сошками. Потом послышался голос:

— Я за ним, грешным делом, давно наблюдал, а вот точно выцелить не мог. Гад, кажется, подавился!

— Одного угробил, на его место другой встанет, — сказал Бакшанов. — Это не выход. Что там надумал?

Окутин помолчал немного, ответил:

— Да вот днем еще взял я у саперов несколько дымовых шашек, вспомнил, как мы под дымовой завесой через Днепр отчаливали. Ну и взял…

— И что это даст?

— Даст, коли соображать будем, — уверенно ответил Окутин.

— Ну рожай, рожай скорее, — уже тоном приказа поторопил Бакшанов. — Комвзвода вон убило, а теперь Бобкова. Может, еще кого. Перещелкают нас на этом поле, как перепелок, пока пушки придут на выручку. Увязли, видно, в болоте.

— Спички есть?

— Были, да размокли.

— Эх, товарищ командир! — с упреком сказал Окутин. — Спички надо держать за отворотом пилотки. Ветерок-то, грешным делом, стал на финнов дуть, да вот слабоват малость. Ну, да ладно, попробуем. На, держи, — он протянул ему две шашки, обернутые в промасленную бумагу, потом дал лоскуток сернистого картона и три длинные плоские спички — военного образца. Настоящие, в коробках, выдавали только офицерам. — Одну перебрось Иванникову, другую сам запалишь. Да отползи от меня подале. Как раскинется дым пошире, посылай Костю с гранатами. И пусть не спешит, чтоб мину не проглотить. Пускай в оба глядит.

— Я сам полезу, — сказал Бакшанов.

— Ты за командира взвода, ты командовать должен, — наставительно произнес Окутин, повернув к нему белобровое, с белыми ресницами лицо. — Я вот само собой… Я к правому, а Иванников пусть к левому доту. Он парень шустрый. Да накажи, чтоб проволоку рвал гранатами не перед собой, а сбоку. С умом.

— Все понял, — сказал Бакшанов. — Тугодум ты чертов! Давно бы так надо…

Уже вслед Окутин проворчал:

— Ха, тугодум! А коли ветер дул не туда, куда надо.

Бакшанов, пользуясь тем, что правый пулемет молчал, отполз осторожно к Иванникову, передал ему одну шашку и спичку с кусочком «ширкалки», велел отползти еще метров на двадцать. Полоса дымовой завесы должна охватить участок как можно шире. Бакшанов решил действовать сам.

— Гранаты свои оставь, — сказал он Иванникову.