Соль

Альбен достиг того редкого состояния, когда столкновение с неизбежным дает увидеть мир таким, каков он есть. И другие жизни, снующие по молу, посвященные такому пустяку, как прогулка, он видел теперь лишь поверхностно и иллюзорно. Никто не знал об истине, в которую поверг его разрыв, а тело Эмили удалялось в толпе. Альбен стоял прямо, держась одной рукой за стену, и ощущение камня под ладонью расползалось по руке, по всей его плоти. Жара была такая, что его зазнобило. Прошлое больше не было направленным потоком теперь, когда он шагал, в свою очередь, к Сету, но доступным измерением. Словно наделенный вездесущностью, Альбен одновременно находился и в порту, где только что нарушилась целостность его жизни, и в нерасторжимой огромности прожитых лет. Должен ли он поверить в этот образ Армана, в естество своего отца на ягодицах моряка? Принять за правду это смутное воспоминание значило увидеть в Армане самозванца, допустить обман, признать его несправедливость по отношению к каждому из них. И кто тогда Альбен, если он всю свою жизнь строил на лжи? Призраки населяли его память. Среди того, что было и не оставило следа, как различить химеры, миражи? Человек, которым был Арман, ускользал от него, не давался в руки, хотя он-то и вылепил его, сына, он был душой этих часов, которые привели, так или иначе, к уходу Эмили. Альбен достал из кармана телефон и набрал номер Луизы. Она ответила не сразу, и ее голос в трубке показался ему чужим.

– Это Альбен, – сказал он. – Мы не придем сегодня вечером. Попроси Фанни забрать близнецов, пусть они сегодня переночуют у нее.

Луиза, казалось, переводила дыхание.

– Что случилось? – спросила она.

– Это наши с Эмили дела, – отрезал Альбен. – Не задавай вопросов.

Она ничего не сказала, и Альбен чуть было не повесил трубку, но передумал.

– Мама, – снова заговорил он, – когда ты скажешь нам наконец, что за человек был Арман?

Луиза ответила. Не удивленно, но устало:

– Если бы я знала, милый. Если бы я сама знала…

– Мой отец трахал этих чертовых моряков? – сорвался он на крик внезапно охрипшим голосом.

Долгое время ответом ему было знакомое потрескивание на линии. Потом она положила трубку.

* * *

…Но они отдаются объятию сущности каждой вещи, не ведая о поверхностях, обуяны движением каждой вещи[28].

Часть третья Морта

Под солнцем море как будто присыпано селитрой. Детям непременно хотелось пройти за стену мола и полежать несколько часов на камнях внизу. Фанни поленилась и не пошла с ними на пляж Арескье. Соль, точно вторая кожа на руках Леа, искрится под ярким светом. Леа чувствует, как камень обжигает снизу ляжки, несмотря на подстеленное полотенце. Фанни рядом с дочерью. Она лежит на боку, плечо ее блестит, кожа на нем красно-коричневая. Леа нравится ее маслянистый запах, ровный ряд темных родинок на руках и грудь над кромкой лайкры. Когда Фанни поворачивается к морю, чтобы присмотреть за Мартеном, Леа видит жесткие волоски на лоне матери, в коротком промельке между купальником и пахом. Ей нравится своеобразие этого тела, которое, она чувствует, еще часть ее собственного. Леа садится, купальник натягивается на оттопыренном животике, выпирает пупок, когда она кладет одну руку на бедро, а другую приставляет ко лбу. Прикрыв глаза от солнца, она ищет взглядом брата среди полуголых детей в морском прибое. Все они похожи в пене, окутывающей их тела, которая накрывает их и снова выбрасывает на пляж, блестящих и оглушенных.

Амфитеатр вдали манит своими причудливыми линиями, бетонные глыбы лежат на краю мола, окаймляют узкую полосу песка, на которой дремлют купальщики. Леа испытывает то, что не может передать словами, чувство совершенства, полноты этого летнего дня, который видит ее над морем рядом с томно лежащей матерью, над играми Мартена у воды, шумом прибоя и десятками голосов в густом воздухе. Она различает его теперь, своего брата, среди мальчишек-ровесников; взлетает мяч – белизна неба не терпит взглядов никого из них, – падает и отскакивает от поверхности воды, и визг, и вязкий бег в тяжелых брызгах.

– Не забудь надувные рукавчики, если пойдешь в воду, – говорит Фанни.

Леа только кивает и удаляется под ласковым взглядом матери, чувствуя его на себе, как чувствует укусы солнца на затылке, макушке, в толще волос, на спине и пояснице. Некоторое время она прыгает с камня на камень на расстоянии от детей, скачет в ритме их игр, оглашает пляж визгом, но Мартен не замечает ее, и она тоже теряет интерес к мальчишкам.