Солдат великой войны

Алессандро бросился вниз, по пути оттолкнув ее к перилам. Он скрипел зубами всю дорогу до вестибюля. Его трясло. Он чувствовал себя униженным и оскорбленным. Переложив недожеванный кусок прошутто из левой руки в правую, швырнул изо всей силы в портье. Тот нырнул за стойку, и ветчина влетела в одну из ячеек для ключей на стене за стойкой. Ключи, лежавшие в других ячейках, звякнули. Портье выпрямился, протянул руки, словно спрашивая: «Что такое?» — но Алессандро уже вылетел за дверь.

А ступив на тротуар, увидел вывеску на противоположной стороне улицы: «ОТЕЛЬ МОНОПОЛЬ».

* * *

Они отчалили около полуночи, миновали мысы Отранто и Санта-Мария-ди-Леука и по Ионическому морю шли на юг под жарким, синим, безоблачным небом, по воде того же цвета. Во второй половине дня ветер стих, остался только бриз, который происходил от движения скотовоза. Все разделись до пояса и заменили брюки армейскими шортами, которые, воюя в Венето, надевали только для плавания. Несмотря на жару, приходилось оставаться в высоких ботинках: иначе сожгли бы ноги о раскаленную палубу.

— После выхода из Бриндизи мы ни разу не повернули, — заметил Фабио.

— Откуда ты знаешь? — спросил Алессандро. — Тут же нет неподвижных точек привязки.

— Что такое точки привязки?

— Неважно.

— Да пошел ты. Мы ни разу не поворачивали.

— Мы идем строго на юг, — пробормотал Гварилья. — В Африку.

— Ты знаешь, что делают турки, Гварилья? — спросил сталелитейщик по имени Рикардо. — Я скажу тебе, что они делают.

— Я знаю, что они делают…

— Они режут тебя на тысячи кусков, пока ты еще жив.

На лице Фабио отразился ужас.

— Что такое, Фабио? Ты все равно останешься красавчиком, даже когда тебя порежут на тысячу кусков. Может, даже станешь в тысячу раз красивее, и подумай только, сможешь спать одновременно с тысячью женщин… если они любят шиш-кебаб.

— Фабио предпочтет смерть увечьям, так, Фабио?

— Да, — кивнул Фабио. — Увечье — самое худшее. Не могу представить ничего ужаснее.

— Все потому, что ты — перо, — хмыкнул Гварилья.

— Нет, потому что я хочу умереть, зная, что все мое при мне. Что в этом плохого?

— Не волнуйся, ты можешь утонуть, — успокоил его Алессандро.

— Говорили же, что никто не станет тратить торпеду на скотовоз.

— Сейчас мы в открытом море. Субмарина может всплыть и потопить нас выстрелами из пушки.

— Как они доберутся до пушки? Когда выбегут на палубу, мы их перестреляем. Нас сто пятьдесят человек.

— У них люк около пушки, которая защищена броней.

Жара не располагала к чтению, да и две книги, которые лежали в вещмешке Алессандро, следовало читать не под летним солнцем, а зимним вечером в теплой библиотеке, поэтому он смотрел на длинные волны, которые катились одна за другой, не разбиваясь и не сталкиваясь. Вода, пронизанная светом, казалась прозрачной. Уходящая в глубины синева завораживала.

Вечером им дали хлеб, сыр, воду, много воды. После того, как они полюбовались заходом солнца, их собрали в большом трюме.

Их настоящий полковник распорядился включить прожектор. Луч бил над их головами в переднюю переборку, словно в сценический задник. Полковник сидел на парусиновом стуле у ржаво-оранжевой металлической стены.

Это был неаполитанец лет пятидесяти, его звали, хотя они этого и не знали, Пьетро Инсана. Невысокий, полный, он производил впечатление доброго дядюшки. Он всегда думал перед тем, как что-то сказать, и пользовался непререкаемым авторитетом. Алессандро сразу понял, в чем причина: полковник знал, что надо делать. Показал себя настоящим политиком, говорил мягко, и хотя они предполагали, что он понятия не имеет, как стрелять из винтовки или бросать гранату, вся власть была в руках именно у него.

— Добрый вечер, — начал он, когда все успокоились. Его голос было едва слышно за шумом двигателей, а на стуле он сидел так расслабленно, словно находился в своем доме в Неаполе и слушал, как дочка пиликает на скрипке. Его ноги не доставали до пола, в паузах между словами и даже произнося что-нибудь, он иной раз смотрел в небо, где начали появляться звезды. — Я ваш полковник, возможно, вас не удивит, что я не могу назвать вам свою фамилию.

Солдаты переглянулись и закатили глаза.

— Вам кажется, это какое-то безумие, да? Вам приказано не называть фамилий. У вас нет знаков отличия, ваша часть не имеет названия, мы на корабле, который, по вашим предположениям, идет в Африку, и у вас на три взвода — полковник, и полковник этот даже не военный. Что из этого следует? Итак: вы не просто не должны называть друг друга по фамилиям, вы должны их забыть. Вы должны забыть как фамилии ваших друзей, так и ваши собственные фамилии.

Несколько человек нервно засмеялись.

— И это еще не все. Ты! — Он обратился к солдату в первом ряду. — Откуда ты родом?

— Из Санта-Роза-делле-Монтанье, — ответил солдат, с тоской подумав о родном доме.

— Нет, — возразил полковник.

— Нет? — неуверенно переспросил солдат.

— Ты из Милана.

— Но, полковник, я правда из Санта-Роза-делли-Монтанье, — не согласился солдат. — Я там родился. Мои родители там…