Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

МАЙЕР: Наполовину баварцы, наполовину — франкфуртцы. Люди держались очень хорошо, но было все же процентов 20 симулянтов. То есть не трусов, разбегающихся в стороны, а людей, у которых нервы были на пределе и они ничего уже делать не могли. Ну, подчинились бы мы еще раз, так, чтобы Германия не проиграла войну, возможно, меня еще отдали бы под военный суд и спросили, почему я все же не удержал ту высоту еще два часа.

Вскоре Майер продолжил свою историю: лучше бы он со своими людьми бежал в безысходной ситуации, но у него был приказ удерживать позицию трое суток.

МАЙЕР: Как раз так и было: по одну сторону лежали раненые, умирая в крови, в тесноте как селедки, люди, с которыми я несколько лет прошел вместе, а по другую сторону — мой долг. Я задумал написать про это книгу, если я здесь когда-нибудь получу пишущую машинку. А теперь я сижу здесь в плену, и моя трагика симптоматична для трагики всего в целом. Теперь надо благодарить за все работу, я работал как бешеный, потому что я воспитан именно в сознании долга. Приказ — и это я должен сделать. Совершенно независимо от политических условий и тому подобное. Я делал бы то же самое, будь я и в Красной Армии.

У меня было время смотаться, я мог бы за пару месяцев до этого перевестись в Мюнхен, я мог бы стать командиром полка. Но как раз перед высадкой я не хотел оставить свой пост. В этом и заключается трагика [661].

Майор Майер находился в конфликте с совестью, воображал, что у него «самая неблагодарная судьба». С одной стороны, был приказ удержать позицию. С другой стороны, он осознавал, что на нем лежит ответственность за жизни доверенных ему людей, некоторых из них он знал несколько лет. Майер, хотевший быть хорошим командиром, подчеркивал, что он был с ними на передовой, то есть разделял их страдания. И все же не мог избавиться от осознания того, что в неравном бою с каждым разом их будет гибнуть все больше из-за того, что он, будучи командиром, не прекращал бой. И все же о том, чтобы не исполнить приказ «удерживать позицию при любых обстоятельствах», для него не могло быть и речи. Исполнительность и зависимость от приказа стояли выше. Это становится ясно особенно в том, что Майер подчеркивает, что эта связь совершенно не зависит от политических условий — в Красной Армии он сделал бы то же. И только в момент, когда в живых осталось только тридцать человек, как позднее рассказывал Майер, он прекратил бой, потому что иначе они все бы погибли. То есть для него пойти против приказа стало возможно только тогда, когда его часть практически перестала существовать, и теперь непосредственная опасность создалась и для его жизни. И все же его мучили угрызения совести, потому что он, может быть, все же слишком рано сдался. Строго говоря, он не буквально следовал приказу и поэтому считал возможным, что его отдадут под военный суд. Неизвестно, как в действительности проходил бой части под командованием Майера в июне 1944 года. Может быть, угрызения совести были обусловлены и тем, что имелись перебежчики, или что сдалось намного больше тридцати солдат, о которых здесь говорилось. Тем не менее пример показывает, насколько большое ценностное место занимали исполнительность и чувство долга в относительных рамках офицерского корпуса в особенности. Вырваться из этих рамок казалось возможно только в крайних ситуациях, так сказать, в самый последний момент. Интересно, что политические убеждения на такое поведение почти не оказывали влияния. Были настоящие полковые критики, горько сожалевшие о том, сколько несчастий нацисты навлекли на Германию, и одновременно возмущавшиеся тем, что пехотинцы сдавались в плен, не оказав сильного сопротивления [662].

В относительных рамках солдат храбрость как универсальная военная добродетель играла такую же большую роль, как исполнительность и чувство долга. Они продвинулись до символа собственных достижений, потому что немногие — в отличие от летчиков — могли подтвердить свои достижения количеством убитых врагов или подбитых танков. Слишком сильно поделенным на части и основанным на разделении труда было ведение сухопутной войны, для того чтобы можно было предъявить конкретные результаты своих действий. Единственное, что оставалось — ссылка на храбрость. И это означало прежде всего продолжение борьбы, даже в самых тяжелых условиях, и выполнение своей задачи.