Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

В этой связи интересно, что предложения «самоотверженных действий» не исходили от политического или высшего военного руководства, которые, впрочем, без устали требовали бороться до конца. В то время как на сухопутных фронтах сотни тысяч солдат становились жертвами приказов «держаться!», Гитлер не мог прийти к тому, чтобы отдать приказ Люфтваффе на самоубийственный бой нескольких дюжин пилотов. Тараны 7 апреля 1945 года тоже не были атакой камикадзе в классическом понимании, так как пилоты должны были спасать свою жизнь, выпрыгнув с парашютом. 60 из них остались в живых — такой квоты в подводном флоте давно уже не могли достичь.

Еще один вариант «самоотверженных боев» практиковался в апреле 1945 года. 31 января Красная Армия вышла к Одеру и закрепилась в некоторых местах на западном берегу. Сухопутные войска тщетно пытались уничтожить эти плацдармы. Теперь Люфтваффе должно было попытаться всеми средствами разрушить мосты через Одер, чтобы сорвать советские приготовления к наступлению на Берлин. Уже 5 марта появилось предложение уничтожить вражеские мосты в ходе «массированного налета с самопожертвованием». Пока что Люфтваффе пытались это сделать обычными средствами. После того как при этом никаких особых успехов достигнуто не было, прибегли к последнему средству: самоубийственной атаке. Несколько человек из созданной раньше команды добровольцев были вызваны вновь, кроме них объявилось еще не-сколько добровольцев. 17 апреля, на следующий день после начала большого советского наступления на Берлин, первые пилоты обрушились на мосты через Одер. С военной точки зрения это было совершенно бессмысленное предприятие, потому что понтонные мосты могли быть отремонтированы в самый короткий срок.

В целом можно констатировать, что представления Гитлера о жертвах были удивительно противоречивы. Он требовал от солдат борьбы до последнего патрона и до последнего человека. Его приказы должны были не допускать прежде всего отходов и заблаговременной капитуляции и требованием фанатичной борьбы показывали сомнительный путь к успехам в бою. Даже когда он говорил о том, «что каждый бункер, каждый квартал в немецком го-роде и в каждой деревне должен превратиться в крепость, перед которой враг или истечет кровью, или гарнизон погибнет вместе с ним в рукопашном бою» [744], он допускал, что будут выжившие. Так как в случае с оборонявшимися в крепости Мец, для которых Гитлер даже учредил специальную нарукавную нашивку. Он, конечно, считал особо почетным, когда сами стрелялись последним патроном. Точно так же он решительно не требовал такого поведения, хотя, с другой стороны, приказы диктатора «держаться» приводили к жертвам сотен тысяч солдат. Гитлер демонстрировал по отношению к этому полное равнодушие. В этом он видел необходимую часть судьбоносной борьбы немецкого народа, в которой речь шла о жизни или о смерти. Но, несмотря на всю жестокость, он тоже боялся совершить последний шаг, отдать решительный приказ о самоубийственных действиях, точно так же, как избегал применения отравляющих веществ в качестве последней степени тотальной войны.

Итальянцы — «слабаки», а «русские — бестии» [745]

Военные добродетели быть исполнительным, выполнять свой долг и храбро сражаться до последнего твердо укоренились в относительных рамках немецких солдат. Уже когда они рассказывали свои боевые истории, эта система военных ценностей становилась видимой, но еще больше, когда они беседовали о поведении других: о товарищах, о противнике и о союзниках.

Итальянцы, если не считать некоторых исключений, воспринимались крайне негативно, все равно, говорил ли о них военнослужащий Люфтваффе, флота или сухопутных войск. Для немцев было неприемлемым поведением то, что демонстрировали итальянцы: казалось, что они просто отказывались воевать. Соответствующими были и комментарии: Это была «просто трагедия» [746], «засранцы-итальянцы… просто ни на что не годны» [747], «у них не было никакого желания воевать» [748], «у них нет никакой веры в себя» [749] и «наложили полные штаны» [750], просто «толпа засранцев» [751]. Это «стадо свиней» [752] «сдается при каждой мелочи» [753] или «тащится, плача, в тыл» [754].