Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

Все же, несмотря на одного Вёльки и одного Шварца — если мы будем исходить из правильности их представлений, — в тенденции более сильной радикализации основной массы офицерского и унтерфюрерского состава по сравнению с Вермахтом ничего не меняется. Это проявляется и в том, что офицеры войск СС особенно долго верили в возможный поворот в войне. Например, унтерштурмфюрер Пфлюгхаупт из «Лейбштандарта Адольф Гитлер» во время тяжелых боев за Кан в июле 1944 года попал в плен. Он находился под силь-ным впечатлением от подавляющего превосходства британской артиллерии, но все еще верил, что «фюреру нужно еще четыре-шесть недель для создания точного оружия возмездия, чтобы подавить артиллерию, а потом можно будет держаться до тех пор, пока не перейдем в наступление» [956]. Хотя он сам был свидетелем, что наступление трех дивизий СС продвинулось только на километр, он просто не мог представить, что фюрер больше не сможет отыграться. В связи с его впечатлениями, полученными при крупной британской наступательной операции «Гудвуд», вряд ли можно понять, как он мог прийти к такому выводу: «Если англичане получат лишь небольшой ответный удар, то они побегут. Тогда все это не будет таким диким. У них там масса танков, это правильно, но их все же надо уже вывести из строя». У офицеров Вермахта такого ясного оптимизма в то время уже не было [957]. Ни один из 80 находившихся в британских и американских лагерях военнопленных офицеров и унтер-офицеров войск СС до февраля 1945 года не считал войну проигранной. Никто не говорил плохо о Гитлере или высказывался критически о системе. Протоколы подслушивания дают этому еще одно важное подтверждение: никто из 200 подслушанных эсэсовцев не допускал критических высказываний в отношении преступлений Вермахта, в то время как с обратной стороны они имелись постоянно. Кажется маловероятным, что о преступлениях Вермахта не было известно. В этом отношении связь Вермахта с СС была очень тесной. Видимо, в нормативных относительных рамках то, что считалось «нормальным», «необходимым» и «требующимся», в Вермахте и в СС принималось в расчет по-разному. Но как раз в преступлениях Вермахта проявлялось то, что сознание участия в преступлении не давало достаточного мотива для того, чтобы его не совершать. Есть целое множество социальных или практических причин продолжать преступление и тогда, когда на самом деле видно, что граница уже перейдена, и точно так же есть множество социальных и личностных стратегий для снижения возникающего при этом когнитивного диссонанса.

По крайней мере, в основных соединениях войск СС был единственный в своей форме сплав расизма, жесткости, исполнительности, культа самопожертвования и жестокости. Любую из этих составных частей можно, конечно, найти и в Вермахте. Легко назвать убежденный антисемитизм, такой как у Густава фрайгерра фон Маухенхайма, пресловутого командира 707-й пехот-ной дивизии, которая в 1941 году в Советском Союзе уничтожила около 19 000 мирных жителей [958]. Можно назвать и части Вермахта, особенно из отборных соединений, совершивших бесчисленные преступления.

Подумать только о 1-й горнострелковой дивизии или о 4-й танковой дивизии, расстрелявших большое количество военнопленных и гражданских лиц [959]. Кроме того, были некоторые соединения, которые до последнего солдата обороняли свои позиции. Но ни в сухопутных войсках, ни в Люфтваффе этот радикальный феномен не сгущался в стабильное, когерентное, однородное тело.

Чаще всего некоторые отдельно взятые полки или батальоны временами отличались особой жестокостью. Но и политический спектр был шире: в отборной дивизии «Великая Германия» наряду с убежденными нацистами, такими как майор Отто-Эрнст Ремер, служили люди, критически относившиеся к нацистской системе, вроде полковника Гиацинта графа фон Штрахвица.

Профилю войск СС ближе всего соответствовали парашютно-десантные дивизии [960]. Они тоже культивировали элитарное поведение, внешне отличались от остального Вермахта своим обмундированием, имели в своих рядах много убежденных национал-социалистов [961] и часто были склонны к радикализму. «Парашютисты были «диким войском», — как писал полковник Кесслер о своих впечатлениях о Нормандии 1944 года, — считавшим, что им все позволено, потому что любой их проступок прикрывался так же, как и в СС. Парашютисты и СС вели себя как свиньи. В тылу, в Авранше они магнитными противотанковыми подрывными зарядами взорвали сейф ювелира» [962]. Впрочем, размах насилия против женщин и детей, вера в «окончательную победу» и культивирование борьбы до последнего патрона были у парашютистов выражены в меньшей мере [963].

В завершение остается резюмировать, что войска СС по сравнению с Вермахтом имели не только другой кадровый состав, но и культивировали другие обычаи.

Резюме: относительные рамки войны