Солдаты Вермахта. Подлинные свидетельства боев, страданий и смерти

На этой основе можно предполагать, насколько часто под лапидарным примечанием «idle talk» (болтовня) в записях скрываются разговоры о женщинах и сексе, но выяснить точно это уже никогда не удастся. Того, что отражено в записях разговоров, достаточно, чтобы получить впечатление о том, какую роль секс играл в жизни солдат.

Разговоры о сексе часто вращались вокруг того, где что случилось, где девушки лучше и где и какие сексуальные возможности имеются, — так, словно путешествующие беседуют о туристических аттракционах.

ГЁЛЛЕР: Бывал я в Бордо. Все Бордо — это сплошной публичный дом. Бордо не отстает. Я всегда думал, (…) что в Париже должно быть еще хуже. Ах, я думал, что хуже уже быть нигде не может. Впрочем, в Бордо наоборот, там слава француженок самая дурная.

ХЕРМС: В Париже тебе надо просто сесть в кафе за стол, где сидит девушка, и ты уже точно знаешь, что можешь с ней идти домой. Распутство там повсюду, то есть девушек ты находишь в огромных количествах. Тебе вовсе не надо напрягаться. Это самая настоящая жизнь для многих [421].

При этом солдаты жаловались на то, что немецкие «девушки-молнии», то есть служащие женского вспомогательного персонала Вермахта оказывались слишком услужливыми. В этом смысле и во время войны сохранялись нормы сексуального поведения; что для солдат являлось законным использованием структур возможностей, то представлялось «отвратительным», если то же самое практиковалось немецкими женщинами. Причем при этом и без того в игре должно было быть немало проекции.

ШЮРМАН: Большинство «баб-молний» занимаются этим без лишних разговоров. Надо было только посмотреть разок на «баб-молний» в Париже. Они там повсюду бегают в гражданской одежде, поэтому можно без обиняков вдруг по-немецки домогаться такой девушки. И это не редкость, что они там путаются с французами и так далее. На самом деле это иногда уже именно самые худшие. Они почти ни в каком отношении не уступают французским шлюхам. Лейтенант медслужбы, который был у нас, у меня с ним были очень хорошие отношения. Сам он — кёльнец, прибыл из Вилакюбле, оттуда он был откомандирован в резервный лазарет, в Париж. Так он говорил, что вовсе не редкость, когда женщин с венерическими заболеваниями бывает больше, чем солдат. Фактически, сказал он, не солдаты заражают девушек, а наоборот, и что «девушки-молнии» иногда лечатся у французов. Он как-то был в одном институте, тоже в Париже, там были женщины с венерическими заболеваниями, там их было двадцать с триппером, и более десяти, у которых уже был сифилис, а пять из них уже были неизлечимы. Потом они обследовали всех девушек в Париже и многих отправили домой, вроде бы они были больны, но сами этого не чувствовали, а были просто переносчицами и заражали солдат! Поэтому в Париже просто жуть. Я тоже, в общем-то, придерживаюсь той точки зрения, что женщины, поступившие на службу «девушками-молниями», в первую очередь, конечно, идут туда только за этим [422].

Особенно неожиданный пример развращенности немецких «девушек» привел 24-летний обер-лейтенант флота Гюнтер Шрамм с миноносца Т-25.

ШРАММ: То, что я сам заметил в Бордо — просто ужасно! Там я должен был как-то раз отправиться на санитарную станцию, и там меня проводили по разным отделениям, и в коридорах я встречал толпы немецких девушек — то есть потрясающе! Совершенно обезумевших, там было три с такими признаками сифилиса на лице, и они кричали — уже совершенно сумасшедшие. Выкрикивали: «Хочу еще негра!» и тому подобное. Они там трахались с неграми. Вели себя хуже француженок [423].

Часто разговоры носили в полном смысле слова профессиональный характер, в котором сопоставлялись различные области знания.

ДАНИЭЛЬС: В Бресте в публичном доме я заплатил шестьдесят франков.

ВЕДЕКИНД: Вот это да! В Бресте, в Грюнштайне, там, на углу, больше двадцати пяти франков не платят, везде так [424].

Вместе с тем иногда, хотя и мягко, в разговорах критиковалось поведение своих солдат.

НИВИМ*: Должен сказать, мы вели себя во Франции не всегда так порядочно. Я видел в Париже, как наши егеря посреди кафе хватали девушек, клали на стол, и готово! И замужних женщин тоже! [425]

Особенно распущенностью своих людей возмущались начальники.

МЁЛЛЕР*: Как командир группы я тоже должен был иногда заниматься вопросами, связанными с венерическими заболеваниями. В тот день, когда меня сбили, один из моих лучших пилотов доложил о том, что заболел. Этот парень как раз за четыре недели до этого вернулся обратно в группу после своего свадебного отпуска. Я ему сказал только: «Вы — большая свинья». Он, наверное, рад, что я не вернулся из боевого вылета, потому что я его точно привлек бы к ответственности [426].