Я как-то был в расположении СС. […в одной] комнате лежал эсэсовец без мундира, в одних брюках на кровати. Рядом с ним, то есть на краю крова-ти, сидела молоденькая симпатичная девушка, и я видел, как она гладила эсэсовца по подбородку. Я слышал, как девушка сказала: «Франц, правда, ты меня не расстреляешь!» Девушка была совсем молоденькой и говорила по-немецки совсем без акцента. (…) Я спросил эсэсовца, действительно ли эту девушку (…) расстреляют. Тот мне ответил, что расстреляют всех евреев без исключения. (…) Эсэсовец сказал об этом в том смысле, что ему жалко. Иногда у них даже была возможность передавать таких девушек другой расстрельной команде, но чаще всего для этого больше не было времени, и они должны были это делать сами [402].
Эта цитата из протокола допроса послевоенного времени представляет форму сексуального насилия, которое творили эсэсовцы в рамках войны на уничтожение. Но и солдаты Вермахта всех родов войск интересовались разнообразными возможностями секса. Правда, сексуальное насилие охотно приписывали другим: в то время как массовые изнасилования солдатами Красной Армии относятся к традиционному «инвентарю» немецких рассказов о войне, наоборот, сексуальное насилие со стороны солдат Вермахта или СС к этому ни в коем случае не относится. В этом отношении миф о честно сражавшихся немецких солдатах держится в значительной степени нерушимо.
Регина Мюльхойзер недавно исследовала все грани сексуального поведения вследствие немецкого нападения на Советский Союз [403]: то есть не только случаи прямого сексуального насилия, которые совершались в рамках захвата деревень и городов, а также накануне массовых расстрелов, но и сексуальные меновые сделки, секс по взаимному согласию, любовные отношения между солдатами и украинками и, как результат, — беременности и свадьбы.
Неудивительно, что все это происходило во время войны, ведь сексуальность причисляется к одному из важнейших аспектов человеческой жизни, к тому же мужской. Поэтому кажется необычным, что сексуальные действия, будь насильственные, будь «согласованные» в соответствии с данными условиями власти, будь то в рамках проституции или гомосексуальных отношений, до настоящего времени в исследованиях, посвященных войнам или массовому насилию, почти не играют роли. В этом виновно ни в коем случае не плохое положение с источниками, а прежде всего будничная отдаленность социологических и исторических наук. В случае солдат на войне, это — в большинстве своем юные и молодые мужчины, во-первых, разлученные со своими реальными или фантазийными партнершами и социально контролируемыми условиями жизни, и во-вторых, в оккупированных областях наделены индивидуальным ощущением власти, которое им никогда бы не предоставила гражданская жизнь.
Такая структура возможностей представляется к тому же в относительных рамках мужского товарищеского общества, где хвастовство сексуальными успехами относится к ежедневному общению.
При этом не надо допускать ошибки, представляя экзотическим каждый вид творимого солдатами сексуального насилия как только вызванного войной исключительного явления. Повседневная жизнь тоже представляет структуры возможностей для эскапизма практически любой формы, при условии, что для него есть как социальные, так и финансовые возможности. Он начинается с мелких эскапад в форме предварительных пьянок, проходит через «хождения налево» или посещения борделей и не заканчивается открытым насилием в форме драк. Другими словами, сексуальные эскапизмы, так же как и телесное насилие, эксцессы вообще, прочно связаны с повседневностью, но только чаще всего находят свое проявление в определенных форматах, как, например, рейнский карнавал или в большом нишевом обществе сексуальной индустрии, например, в студиях или свингер-клубах. Именно социологическая и психологическая слепота по отношению к этой миллионы раз пережитой об-ратной стороне социальной повседневности превращает в экзотику выходки сексуального и физического насилия в обстановке войны и представляет ее необычной или взрывной. Но если определить точно, здесь осуществляется только смещение рамок, которые создают возможность для лиц, принадлежащих к группе с преобладающей силой, делать то, что они и без того с удовольствием делают или делали бы.
Не только Регина Мюльхойзер сообщает о случаях, когда женщин заверя-ли, что защитят от убийства, и под этим предлогом принуждали к сексуальным отношениям, а затем убивали. В британском лагере подслушивания Лэйтаймер Хаус матрос-подводник Хорст Миньё рассказывал уже упомянутую историю о «симпатичной еврейке», ставшей жертвой массового расстрела, и которую он знал, потому что она в качестве подневольной работницы убирала казармы. Кажущийся само собой разумеющимся вопрос, который эта история вызвала у его партнера по разговору, был таким:
ХАРТЕЛЬТ: Там она тоже, конечно же, еще и давала?
МИНЬЁ: Да, она давала, только надо было быть осторожным, чтобы там у нее ничего не получилось. В этом ничего нового, что еврейских женщин убивали, когда это было уже нехорошо [404].