Насколько крутым был подъем на Флауэрс Бэрроу, настолько же крутым оказался спуск по холму Биндон. Мы могли бы лениво пройтись по гребню вдоль всей гряды и спуститься по пологому склону к бухте Лулворт, но свернули не туда и оказались на крутой тропинке, ведущей к бухте Муп. К счастью, на полпути вниз нам пришлось остановиться, чтобы пропустить идущее вверх многочисленное семейство с собаками, вооруженное корзинками для пикника, пледами, переносными холодильниками. Мы смотрели, как они проходят мимо вереницей – впереди молоденькие тети, хихикающие с племянниками и племянницами постарше, потом замученные мамы и папы со складными стульями, собаки, сбивающие с ног детей поменьше, дети-подростки, что-то недовольно бурчащие в свои телефоны, и наконец, бабушка и дедушка, на каждом шагу останавливающиеся, чтобы передохнуть: «Напомни мне, почему мы каждый год на это соглашаемся?» Они прошли мимо, и мы с хрустом продолжили свой спуск, с каждым шагом теряя несколько лет жизни коленных суставов. У подножия холма мы остановились на скалистом выступе, чтобы рассмотреть громадные окаменелости внизу: несколько круглых возвышений, каждое метр с лишним в диаметре и с углублением посередине, словно гигантские, только что выдавленные прыщи. Как пишет Пэдди, это вовсе не окаменевшие останки тролля-подростка, а остатки хвойных деревьев, росших здесь 135 миллионов лет назад.
И без того измученные, с ноющими мышцами, мы прочувствовали каждый шаг этой прогулки сквозь тысячелетия. На краю полигона мы остановились и разулись. Ноготь на большом пальце, заживший было за зиму, снова продрал мне кожу насквозь. Я замотала его пластырем, и мы пошли дальше, по булыжникам вдоль подножия скал, окаймляющих круглую бухту Лулворт. Белые камни здесь перемешались с черными, и бухта была усеяна черно-белой галькой. Знаменитая своей живописностью, эта бухта, пожалуй, чаще всего красуется на фотографиях с юго-западной береговой тропы. Разумеется, туристов здесь было полным-полно. Но когда солнце начало клониться к закату и на скалах заиграли приглушенные отблески вечернего света, вид, должно быть, стоил того, чтобы немного потолкаться в толпе.
В деревне мы взяли бесплатную брошюру и попытались разобраться, куда идем – от мелового периода в сторону юрского или наоборот, – но сдались и вместо этого купили шоколадок и попросили в кафе кипятку. Когда стало вечереть, мы ушли из деревни и вдоль берега, украшенного утесами в форме колонн и башенок, добрались до большой каменной арки Дердл Дор. Когда мы наконец поставили палатку за мысом Свайр, уже темнело. Я любовалась тем, как последние лучи солнца окрашивают белые скалы в голубой и розовый, согретая не только трехсезонным спальником, но и криками чаек и куликов в ночи. Меня накрыло бесконечное спокойствие, какого я не ощущала с того самого дня, когда мы наблюдали за сапсаном на мысе Пенкарроу. Впервые за несколько недель я погрузилась в долгий, глубокий и безмятежный сон.
Драматические виды на высокие белые скалы закончились, тропа опустилась на уровень моря и привела нас к закусочной, где кормили завтраком. Утро было ясным, но небо понемногу темнело: со стороны острова Портленд наползала сиреневая дымка, на фоне которой сам остров выделялся особенно ярко. Портленд, на самом деле, не настоящий остров, а отросток суши, свисающий в море; он соединен с материком лишь ниточкой гальки, по которой проходит узенькая дорога. Однажды эрозия уничтожит и ее, и тогда Портленд действительно превратится в остров.
У нас почти закончились припасы съестного, так что мы заказали на двоих бутерброд с колбасой и чайник чая, отчаянно стараясь не тратить неприкосновенный запас наличных, но не в силах устоять перед ароматами. С пляжа вверх прошлепала группа аквалангистов, похожих на пингвинов: все в гидротермокостюмах и с ластами под мышкой. Ближайший к нам пингвин стянул с себя бесформенный термокостюм, под которым оказался еще один, на этот раз неопреновый, плотно обтягивающий очень женственную фигуру. Женщина стащила с головы капюшон, и ветер заиграл ее длинными черными волосами. Когда она начала с трудом высвобождаться из черной, плотно облегающей тело второй кожи, пожилые рыбаки за соседним столиком внезапно замолчали. К тому времени, как она наконец стянула гидрокостюм до уровня бедер, обнажив идеальную фигуру в красном бикини, наши соседи в полном экстазе практически посползали со скамейки на землю.
– Проклятье, любовь моя, прикройся, ты же простудишься так до смерти.
Она подняла глаза на Дейва, как будто не замечая эффекта, который произвела на рыбаков, стоя перед ними мокрой и почти обнаженной.
– Спасибо, сейчас прикроюсь.
Услышав ее хрипловатый голос, один из стариков окончательно перегрелся: схватившись за голову, он начал раскачиваться из стороны в сторону. Друзья налили ему стакан воды.
– Прими-ка свои таблетки от сердца, Дуглас, и отвернись.