Солнечная ртуть

До окончания предполагаемого урока астрономии было ещё где-то полчаса. Плюс двадцать минут на дорогу к покоям. Пока что её не хватятся, ну а потом… Принцессу мало волновало, что будет потом. Она просто отправилась в путь и верила, что единственная проблема — желание Лиры открыть опекунам её настоящую личность. Но пока что всё было мирно. Акробатки — юная и взрослая — болтали о людях, которых Агата не знала, обсуждали планы на будущее и периодически втягивали её в разговор. Девочка не возражала, ей было приятно их общество, хотя слой пепла в душе по-прежнему притуплял все чувства. Семья бродячих артистов не могла не замечать меланхолии своей новой спутницы, даже Рамон, то и дело отпускавший безобидные шутки со своего места на козлах, время от времени бросал на неё странный, внимательный взгляд, когда заглядывал внутрь повозки. Лира же успела свыкнуться с настроением принцессы. Она не видела её до травмы и подружилась уже не с бойкой и капризной ровесницей — а с грустной. Почему-то это зацепило циркачку. Она видела в Агате человека, которому следует помогать улыбаться. А Агата видела в ней отражение себя прежней, какой она могла бы быть, живи принцесса на свободе, а не в золотой клетке. Но всё-таки больше всего объединяло другое: обе нуждались в простой подростковой дружбе.

Тем временем кибитка стенала и тряслась. Первые полчаса девочка морально готовилась к тому, что повозка разломится, и лошадь сломает ноги в первой же канаве. Разве на этом убежать далеко? Но в скором времени её высочество убедилась, что была не права: ехали они достаточно быстро, а к скрипам и цоканью копыт оказалось не трудно не только привыкнуть, но даже проникнуться симпатией к этим звукам. В самой кибитке, снаружи больше похожей на кошачий домик, чем на что-либо ещё, хватало места всем, и даже оставалось свободное. В центре стоял припаянный к полу узкий и низкий стол, похожий на широкую скамью. Вокруг него были раскиданы разноцветные подушки и одеяла, а у самых стен стояло несколько миниатюрных сундуков. А так же один большой — с резным орнаментом, блёстками и бахромой. Снаружи к деревянному корпусу повозки крепились баулы и ящики, тщательно укрытые от непогоды. Под сводчатым потолком болтался фонарь, навевавший мысли о церковных витражах. Оранжеватый свет колыхался в ритм стуку копыт и колёс. Над фонарём, в самом центре грязного тента, чётко проступали прожилки. Агата воровато поглядела по тёмным углам и заметила колоду сальных карт, стопку бережно сложенных книг и ящик, полный пружин, заклёпок и железных пластин. Всё больше нравилось ей здесь. В тесноте, как говорят в народе, но не в обиде. Агата обнаружила себя в непривычном положении: никто не заискивал перед ней, хотя все понимали, что она как минимум из столичной знати, и никто не смотрел свысока — то есть не смотрел как мать или Нердал. Одним словом, не родственники и не слуги. Странно, что ей повезло нарваться на таких добродушных людей. Агата понимала, что мир за пределами замка бывает очень жесток, но первое впечатление оказалось волшебным.

— Шевелись-ка, жеребёнок, пошустрей, а не то куплю тебе ржавую замену!

Старая кляча ну никак не тянула на то, чтобы называться жеребёнком, но Рамон смеялся и время от времени именно так обращаться к лошади, иногда прибавляя к шуточным угрозам ласковые слова. Ильда улыбнулась гостье.

— Эту кобылу он любит как вторую приёмную дочь. А Жеребёнок — это её кличка. Я уж и не помню, откуда взялось такое прозвище.

Женщина с любопытством разглядывала чужую девочку.

— Что за мода пошла носить эти ваши окуляры и не снимать их даже в темноте! Ты хорошо в них видишь? На улице, чай, пасмурно, да и тут у нас фонарь, а не солнце.

Агата заверила Ильду, что ей более чем комфортно сидеть в гогглах. Показывать женщине золотые глаза пока не время, хотя кожа под ремнями неприятно зудела.

— Ты хоть бы капюшон сняла, Анна. Совсем лица не видно, неудобно как-то и говорить, коли не видишь лица собеседника.

— А она у нас боится кожу попортить на сквозняке. Аристократы всегда боятся за свою белую кожу! — ляпнула Лира. Она сейчас занималась тем, что с аппетитом ела похлёбку и запивала её чаем, сидя на подушках, скрестив ноги. Агату тоже снабдили стаканом, но она почти не притронулась к напитку. Аппетит так и не вернулся после болезни.

Девочка поколебалась, и всё-таки откинула капюшон назад. Она сидела в тени и волосы не должны были сильно привлекать внимания.

— Не пойму, ты русая или рыжая? Золотистым вроде отдаёт. Красиво.

— Я русая, — неуверенно ответила принцесса.