Солнечная тропа

Они пошли к дому с мезонином по задам улицы. Следом за бабушкиным участком с ровными рядками картошки лежал настоящий пустырь. Уже ничто не напоминало о том, что эту землю обрабатывали человеческие руки. Здесь хозяйничали лопухи, лебеда и крапива, вымахавшие в рост на приволье. За пустырём виднелся бывший сад, где рядом со старыми деревьями тянулась вверх молодая фруктовая поросль, выискивая и себе место под солнцем. Среди этих зарослей развалившийся дом казался просто невысоким холмиком, и было трудно поверить, что когда-то здесь жили люди.

Писатель Мойдодыров оглядел мёртвую усадьбу и обратился к Лёньке:

– Сколько здесь таких дворов! Прямо ужас берёт. Не понимаю, как можно жить в такой деревне, которая на глазах рассыпается в прах!

– А вы, Лев Борисович?

– Что я?

– Вы ведь тоже будете тут жить…

– Ну уж нет. Я городской человек и жить тут не буду. На своей даче я буду отдыхать, а это разные вещи. Нет, я, конечно, понимаю этих стариков… С одной стороны понимаю. Воспоминания детства и дальше всё такое же… Но как можно привязывать себя к этим развалинам только потому, что ты здесь родился? Ясно, что эта деревня обречена. Хорошо, если тут будут жить дачники, вот такие, как я. Они ещё смогут что-то сделать. А что сможет, к примеру, твоя бабушка?

Лёнька молчал. Он опять, так же, как и вчера, почувствовал острую обиду. Не на писателя, который, как это ни странно, снова умудрился быть правым. Лёньку обижала сама эта правда, безжалостная и горькая, которой противилось его сердце.

А Лев Борисович уже смотрел в другую сторону, где открывался совсем иной, светлый и жизнерадостный пейзаж. Там, за цветущим лугом, огородившись живым ивовым плетнём, неспешно текла Голубинка, несла вдаль свои невеликие воды – тихая, задумчивая речка.

– Нет, всё-таки красивые места, – заговорил снова Лев Борисович. – Я когда сегодня к речке пришёл, солнце только поднималось. Вот это зрелище! Мне вдруг показалось, что я остался один на всей земле. Понимаешь, никого нет, только я и солнце! Мне даже страшно стало… Ну, потом я, конечно, пришёл в себя, забросил спиннинг. Только мне не повезло. Слушай, а может, здесь вообще рыбы нет, а? Что тебе Акимович говорил?

– Есть тут рыба, – сказал Лёнька. – Плотва, окуни, пескари.

– Ага, я и сам думал, почему ей тут не быть? Вроде самое подходящее место. Просто не повезло, ничего страшного. Хотя, знаешь ли, когда не клюёт, то и рыбачить неинтересно. Я с полчаса так посидел да и задремал. Тут ещё солнышко пригрело… Так что я сегодня спал на свежем воздухе. Ну вот, а это уже мои владения.

Владения писателя Мойдодырова делились на дом с мезонином, отделанный с иголочки, и всё остальное, то есть приусадебный участок, на который по всем флангам победно наступали сорняки.

– Как это всё привести в порядок? – пожаловался Лев Борисович. – С домом было столько мороки, а ещё огород… Ну, ладно, проходи.

Писатель вынул из кармана связку ключей и открыл входную дверь.

– Давай наверх, – велел он, и Лёнька поднялся в знакомую уже комнату.

Со вчерашнего дня комната в мезонине заметно преобразилась. Письменный стол писателя был завален бумагой, книгами и карандашами. Даже на диване лежали бумажные листы. Теперь только кожаное кресло оставалось свободным.

Кроме всего прочего, в комнате появился портрет, который показался Лёньке знакомым. Мальчик стал вспоминать портреты писателей, висевшие в его классе над школьной доской. Но ни один из них не походил на изображение молодого человека с пушистой бородкой и ясным взглядом, курившего длинную трубку.

Хозяин дома перехватил Лёнькин взгляд и широко улыбнулся:

– Что, не узнаёшь?

– Так это вы?! – поразился Лёнька.

Лев Борисович утвердительно кивнул, продолжая улыбаться.

– Это я в литературном институте, двенадцать лет назад. Хорошее было время, – мечтательно проговорил он.

Лёнька во все глаза смотрел на писателя. Он вдруг на самом деле увидел сильное его сходство с портретом. Это сходство проявилось, когда Лев Борисович вспомнил «хорошее время». На какое-то мгновение его лицо словно разгладилось, очистилось от отражавшейся на нём суеты мыслей и желаний. Глаза смотрели спокойно и вдумчиво, и на губах появилась лёгкая, немного застенчивая улыбка…

Однако таким Лев Борисович оставался недолго. Уже через несколько секунд он очнулся от воспоминаний, и к нему вернулось его прежнее лицо.

– Да, брат, что значит молодость! Кажется, что ты всегда будешь и красивым, и сильным, и талантливым… У тебя это ещё впереди. А у меня уже в прошлом. Зато в настоящем – лысина, одышка и череда несбывшихся надежд.

Лёнька сделал вывод, что писатель досадует на эти двенадцать лет, так сильно изменивших его. Впрочем, и досада Мойдодырова была недолгой.

– И всё-таки некоторые мечты сбываются.

Лев Борисович собрал с дивана листы и, глядя на них, пояснил:

– Например, я мечтал стать писателем. И стал, как видишь, хотя это было нелегко.

– Лев Борисович, а где же ваше дело? – поинтересовался Лёнька. Он уже осмотрел комнату Мойдодырова и не увидел ничего, что требовало бы его помощи.

Лев Борисович аккуратно пролистал свою рукопись.