Солнечная тропа

Мойдодыров встал и вышел из комнаты какою-то несвойственной ему подпрыгивающей походкой.

– Кадило, не пугай его больше, – сказал Лёнька довольному домовому.

Кадило вопросительно посмотрел на мальчика.

– Тебе его что, жалко?

– Жалко, – ответил Лёнька. – Разве ты не видишь, как он боится?

– И поделом ему! А зачем мы сюда пришли?

– Хватит, Кадило, он больше не будет.

– Конечно, не будет, – вступился Панамка. – Он вообще ничего, за конфетами сразу пошёл…

Кадило свысока поглядел на Панамку.

– С вами только лягушек пугать, – пренебрежительно сказал он. – Ну, как хотите.

Вернулся писатель Мойдодыров с коробкой шоколадных конфет. Он снял крышку и, не зная, как предложить угощение невидимым гостям, неловко положил коробку на стол.

– Кушайте на здоровье, – робко пожелал он.

– Вот это другое дело! – обрадовался звонкий голос, и сразу же одна конфета выпрыгнула из коробки и бесследно исчезла в воздухе.

Писатель Мойдодыров проводил её круглыми глазами, в которых Лёньке даже почудилось восхищение.

– Что, нравится? – спросил заметно подобревший первый голос. – Смотри, пока мы ещё здесь. Не каждому так везёт. Лёнька, а ты чего не угощаешься? Писатель на всех принёс, верно?

Мойдодыров автоматически закивал, не отводя глаз от волшебного полёта конфет.

– Слушай, – причмокивая, продолжал первый голос. – Ведь ты не такой уж плохой мужик. Не жадный… Только многого не понимаешь. Не понимаешь, а пишешь! – голос опять осерчал, и писатель испуганно съёжился. – А если ты чего не знаешь, зачем строчить? Пиши про свой город, а в нашу жизнь не суйся. Понял?

– Понял, – кротко отвечал Мойдодыров. – Я ведь не хотел никого обидеть… Больше не стану писать, слово литератора!

– То-то, литератора. Ты же для детей пишешь, а зачем их пугать напрасно? Вот они сами разберутся, что к чему, и скажут: «Чушь собачью этот Мойдодыров пишет. Не нужен нам такой писатель!» Что тогда?

Пристыженный Мойдодыров не оправдывался. Между тем конфетная коробка быстро опустела.

– Ладно, – порешил совсем уже довольный голос. – Засиделись мы у тебя, да уж больно ты гостеприимный. Хоромы твои посмотрели, богато живёшь. Тебе в этих хоромах только домового не хватает.

– Да пусть он лишь позовёт! – озорно подхватил другой голос. – Отбою не будет от желающих!

Писатель Мойдодыров с болезненным выражением на лице слушал этот диалог.

– Нет, – сокрушённо вздохнул первый голос, – не станет он никого к себе звать. Тёмный он ещё, суеверный. Пускай развивается, а там поглядим. Ну, спи спокойно, сказочник! Да впредь бумагу не марай. А это… – рукопись про домового зашуршала, повиснув в воздухе, – это тебе всё одно не понадобится!

В следующий миг окно в комнату распахнулось, и рукопись, как стая белых голубков, вылетела на волю в ночной сад.

Писатель, казалось, без сожаления отнёсся к последней выходке своих гостей. Не замечалось в нём больше и страха. Лицо Мойдодырова было одновременно сосредоточенным и отрешённым. С этим нетипичным для него выражением Лев Борисович слушал, как скрипят ступени на лестнице и прощально хлопает входная дверь. Однако он не пошевелился.

Лёнька знал, что домовые ждут его во дворе, но отчего-то не решался оставить писателя.

– Лев Борисович, – несмело позвал он.

– Что?.. – очнулся писатель. – Ах, Лёня, это ты… Знаешь, Лёня, иди домой. Уже очень поздно.

Лёнька не узнавал Мойдодырова, таким усталым и измученным выглядел писатель.

– Лев Борисович, простите, пожалуйста, – сказал мальчик.

– О чём ты? – рассеянно спросил тот, глядя куда-то мимо Лёньки. – Ступай, мы с тобой завтра поговорим.

– До свидания, – одними губами промолвил Лёнька и тихо вышел из комнаты.

Кадило и Панамка поджидали его в самом весёлом расположении духа.

– Ну что, очухался литератор? – беззлобно спросил Кадило, когда Лёнька подошёл к воротам. – Или он теперь до утра будет зубами стучать?

– Не будет, – ответил Лёнька, отпирая щеколду и выходя с домовыми на улицу.

– Эх, жалость, так ведь и не узнали, как мужик домового перехитрил! – и Кадило расхохотался.

Панамка тоже прыснул.

– Пойдём к нашим, расскажем? – засматривая в глаза Кадилу, предложил он.

– Вот ещё! Побегу я докладывать, – заартачился тот. – Иди, если хочешь.

– А ты?

– А я с Лёнькой гулять буду.

– Мне, пожалуй, домой надо, – вспомнил Лёнька. – А то бабушка опять проснётся…

– Не проснётся! – ответил Кадило с такой убеждённостью, что мальчик вмиг успокоился. – А может, ты сам спать хочешь?

– Я не хочу, – поспешил ответить Лёнька. – Только… куда же мы пойдём?

Глубокая ночь хозяйничала в Песках, где одни уже давно спали, а другие, те, кто бодрствовал в это время, старались до рассвета управиться со своими делами: полетать, поохотиться, поквакать и поцвести. Но что было делать в эту пору Лёньке?

– А ко мне в гости пойдём! – нашёлся Кадило. – Дом мой вот, далеко ходить не нужно.

Дом бабки Долетовой темнел по другую сторону улицы, выделяясь на блёклом фоне серого, как будто туманного неба.

– Пойдём туда? – спросил Лёнька.

– А чего! – встрянул Панамка, планы которого, похоже, изменились. – Конечно, пойдём, раз Кадило зовёт.