Солнечная тропа

– Догадываюсь, зачем пожаловали, – буркнул леший, присаживаясь рядом, – только пока водки не нальёте, даже разговаривать не стану.

Кадило не спешил откупоривать бутылку.

– А не обманешь?

– Я?! Да ты спроси вон его, – леший сверкнул своими глазищами в сторону Выжитня. – Я, окромя как в карты, – сама честность! Ну а в картах честному быть – всё одно что быть дураком, да этим ещё гордиться.

– Да налей ты ему, Кадило, – с досадой сказал Выжитень, – иначе на самом деле слова не скажет. Мне ли его не знать.

– Вот-вот, тебе ли не знать меня, тебе ли не помнить, – довольно покряхтывал лесовик, пока Кадило наливал водку. Потом он одним глотком осушил стакан и вытерся рукавом своего кафтана.

– Вот что я скажу вам, гости дорогие, – с расстановкой проговорил он, – нету у меня такой травы.

– Ах ты пенёк осиновый! – взорвался Кадило. – Я ж говорил, обманет! Зря только полбутылки потратили!..

– А кто тебе сказал, что зазря? – повысил голос леший. – Я и не обещал за ваш вонючий самогон лекарство дать! Я слово дал, что говорить буду, помощь окажу посильную…

– Какого самогона? – возмутился Кадило. – Это натуральная водка, казёнка, не видел, что ль, как я пробку зубами срывал?

– Э-э, а я и не спорю, что это не казёнка. Только в последнее время водка на водку что-то не похожа стала – дрянь дрянью. Уж лучше бы впрямь самогону врезать.

– Хватит вам, – вмешался в перебранку Выжитень. – Ты говорил, что хотел помощь оказать? Давай, оказывай.

– И окажу! Вот стакан ещё нальёте – и дам верный совет.

– Ах ты… зелень!.. – Кадилу прямо затрясло, он спрятал бутылку за спину.

– К полевику вам нужно идти, – ничтоже сумняшеся продолжал лесовик. – Но это ещё не совет, нечего меня взглядом испепелять. Совет будет в другом. А только без стакана не скажу.

– Выжитень, – взмолился Кадило, – да что ж это такое творится! А полевику-то мы что понесём? Не отдам водку! Он же её ещё и хаял, как хотел…

– Хаял и хаять буду. Но у вас всё одно ничего лучше нету. А полевику ваша казёнка не нужна, не пьёт он её.

Домовые обменялись взглядами, и Выжитень сказал:

– Наливай.

Когда лесной хозяин так же залпом опрокинул второй стакан, он уже не стал мешкать и заговорил сразу:

– Не выйдет к вам полевик, как пить дать не выйдет. Его когда-то давно домовые обманули, с тех пор он на вашего брата в обиде. Но я вам помогу. И не за ваше дрянное угощенье помогу, слышь ты, Кадило, или как там тебя, а потому что глубокое уважение к Фёдору Акимычу питаю: почтительный он мужик, лес очень любит. Уж сколько раз я над ним тут озорничал, а он всё равно ко мне бежит и подарки несёт. Эх, кабы он ещё и водку пил…

– Не твоя это забота, – перебил Выжитень, и Лёньке почудились ревнивые нотки в его голосе. – Что делать, говори.

– Я и говорю, как дойдёте до развилки дорог, пусть дальше в поле мальчонка один идёт. Пройдёт с полверсты и остановится. И поплачет. Тут Полевуша и объявится.

– А плакать зачем?

– Э-э, где ум-то ваш? Мальчонка со слезами про своё горе расскажет, мол, он из Песков: деревня вымирает, дед заболел, а помочь некому…

– Ну и что?

– И всё, разжалобится полевик, а вам того и нужно. Тогда и вы подчаливайте. Больно-то не ерепеньтесь, гордость в таких случаях под печкой оставляют. Это я один такой терпеливый…

– И ещё, – остановил леший собравшуюся уже уходить троицу, – если получится всё по-моему, не забудьте ещё водочки принесть: самый худший это порок – неблагодарность…

– Посмотрим, – бросил через плечо Выжитень.

…У развилки, где сходились дороги из Песков, Харина и Воронина, а ещё одна вела далеко в поля, путники остановились. Здесь уже больше сотни лет стояла старая корявая сосна. Под этим вековым одиночеством и остались домовые, а Лёнька должен был отправиться дальше – в ржаные и ячменные поля.

Мальчик шёл один-одинёшенек, под большой серебряной луной, и отгонял подступавший к сердцу страх. «Имя у него доброе – Полевуша, почти что Хлопотуша», – успокаивал себя Лёнька.

Он начал всхлипывать. Сперва получалось плохо, но потом Лёнька вспомнил посеревшее лицо Акимыча, его виноватую улыбку – и слёзы потекли сами собой. Лёнька шёл по пустой дороге и обливался горючими слезами.

…Полевик появился неожиданно. Сначала мальчику показалось, что прямо перед ним на дороге закружился смерч и поднял вверх столб пыли. Лёнька зажмурился, а столб обратился в белого-белого деда. Молочной белизны были его волосы, тяжёлой гривой спадающие на плечи, большущая борода и одежда, бесформенная, будто сотканная из густого-прегустого тумана. Увидев полевика, Лёнька позабыл про все наставления лешего.

– Я знаю, ты – Лёнька, – первым сказал полевой дух.

Мальчик окаменело молчал.

– Пришёл ко мне за травой для деда Фёдора, – продолжал полевик. – А зачем нужно было с собой домовых тащить? Молчишь? А я вот возьму и не дам травки-то…

– А у вас есть нужная травка?

– У меня всё есть. Ну, раз пришёл, не хочешь ли со мной ночку у огонька скоротать?

– Хочу, дедушка полевик, но я ведь с домовыми пришёл…

– Что ж, зови своих домовых, – разрешил тот.

Кадило и Выжитень тотчас же появились на дороге рядом с Лёнькой и, поклонившись, хором пропели: