Солнечная тропа

— Нет, это потому что день, — ответил фантастический Панамка. — Днём мы должны спать.

— Нельзя спать! Писатель уезжает в город! Ты поедешь с ним?

Панамку, видимо, раздирали противоречия. Он молчал, и его прозрачное тельце дрожало, как паутинка на ветру.

— Может быть, он уже уехал!.. — следуя своим мыслям, сказал Лёнька.

Панамка колыхнулся.

— Я поеду, — решился он.

— Тогда побежали!

На бегу Лёнька то и дело посматривал на Панамку: домовёнок всё время отставал, хоть и старался поспеть за мальчиком. В самом деле, дневной свет не просто видоизменил Панамку, он словно рассеял его силы. Теперь Лёнька понимал, как могут таять домовые, когда теряют надежду обрести свой дом.

— Панамка, а писатель уже не такой, как раньше! — не останавливаясь, сообщил мальчик.

— А какой?

— Совсем другой! Тебе, наверное, у него хорошо будет!

— Лёнька!.. — будто издалека, доносился голос домового. — Я же с нашими не попрощался…

— Ничего! Я им всё расскажу! Главное — чтоб писатель не уехал!

…Ничего не зная о планах Лёньки и Панамки, писатель Мойдодыров раскрыл ворота во двор и сел в машину. Увидев это, Лёнька шмыгнул в сиреневый куст возле дома бабки Долетовой.

— Прячься! — зашипел он Панамке.

— Зачем? — бесстрастно ответил тот. — Он же меня не видит.

— Ну, тогда беги! Он сейчас выедет и пойдёт ворота закрывать, а ты — в машину!..

Взревев, писательская «Волга» вырулила на улицу.

— Ну, прощай, — сказал Панамка, и Лёньке почудилось, что это струйка осеннего дождя прожурчала в заоконной мгле.

— И ты прощай, — волнуясь, ответил он.

Выглядывая из тёмной листвы, Лёнька видел, как Панамка не таясь приблизился к машине, задержался возле неё, оглядываясь на Пески, а затем пропал из виду, будто окончательно растворился.

Писатель Мойдодыров уселся за руль, машина вновь зарычала, тяжело поворачивая налево, и прошла мимо Лёньки, обдав его резким запахом бензина. Мальчик не отрывал глаз от окон машины, но кроме Мойдодырова никого в ней не увидел.

Некоторое время он ещё посидел в своём укрытии. Вылезать и идти куда-либо Лёньке не хотелось. Их с Панамкой замысел удался, но теперь, когда прошло возбуждение, Лёнька вдруг понял, что и сам не знает, правильно ли они поступили. Конечно, у Панамки будет дом — это хорошо. Но с другой стороны, в квартире, где живёт Мойдодыров (а Лёнька примерно представлял себе эту квартиру), что будет делать там Панамка? И потом ещё — полюбят ли его хозяева? Ну, допустим, Мойдодыров сильно переменился, а его жена? Что, если она такая же, как бабка Пелагея? Лёнька представил, как она прогоняет Панамку из дому, и он, выбиваясь из сил, бредёт по шумной городской улице, никем не видимый и всем чужой… Нет, не нужно об этом думать!

Лёнька выбрался из кустов и поплёлся по улице. Незаметно для себя он снова очутился возле избы Акимыча, но вспомнил, что дед занят, и пошёл дальше — домой.

СЕКРЕТЫ СТАРОГО СУНДУКА

В бабушкиной кухне Лёньке снова попался на глаза большой кованый сундук, с которым некогда воевал дотошный Хлопотун. Мальчик уже не раз косился в сторону великана, гадая, что может прятаться у него внутри.

С любопытством он снял с кованого лоскутную накидку, и тот предстал перед Лёнькой во всей своей красе: перепоясанный крест-накрест железными ободьями, весь в заклёпках, с изъезженными металлическими уголками. Лёнька потрогал увесистый замок-подкову, и в этот момент скрипнула дверь, в кухню вошла бабушка.

— Вот он и до сундука моего добрался! — нестрогим голосом сказала она. — Интересно, что у меня за сокровища там?

— Интересно, — не стал отпираться Лёнька.

Бабушка сходила в гостиную и вернулась со связкой ключей.

— Как много! — обратил внимание Лёнька.

Бабушка тряхнула связкой:

— Да половину уж выбросить пора, кабы не жаль, — память все же, Лёнюшка…

Она отделила самый приметный ключ и им открыла подковообразный замок. Крышка сундука медленно поднялась.

…С первого взгляда Лёнька не увидел ничего достойного внимания: сверху лежала самая обыкновенная клеёнка для стола, правда, была она яркая, даже чересчур яркая — вся в цветах и фруктах.

— Праздничная скатерть, — с теплотой сказала бабушка Тоня. — Видишь, хорошая ещё, а ей уже столько лет… Эх, мало было праздников в нашей жизни!.. После войны я эту клеёнку раз лишь и вынимала, когда твой отец женился и с Леночкой в гости пожаловал. Вот и всё… Зато до войны праздники были хороши. Тоже не часто пировали, больше работать приходилось. Но уж если гуляли — так гуляли! Готовились заранее к торжеству, чтобы всё чин чином было. Ведь это ж за бесчестье считалось, если в такой день стол от угощений не ломился, если каждого пришедшего допьяна напоить не сумел. Помню, в какой-то праздник кончилось у нас вино, а тут как раз новых гостей принесло. Раньше ведь запросто, Лёня, было: приходит кто хочет, и бывает, плавает гулянка по деревне от одного дома к другому, а то и в соседнюю деревню перекинется.