Солнечная тропа

— Нет, — ответил Лёнька. — Он мне свою сказку читал, а она плохая получилась.

— Ну? — подивился Акимыч. — Неужто совсем плохая?

— Совсем. В ней всё неправда.

Акимыч хотел по привычке почесать бороду, но руки его были в глине.

— Гм… — сказал он и стал вытирать руки о фартук. — Так ведь в сказке и всегда-то неправда. Или нет?

Лёньке не хотелось распространяться о сказке Мойдодырова: слишком свежи были ночные воспоминания, и особенно сильно врезалось в память белое, неживое от страха лицо писателя…

Акимыч не стал ни о чём допытываться, однако заметил:

— А сегодня с утра у него суета какая-то во дворе. Уезжать, что ль, собрался?

Лёнька смотрел на деда округлившимися глазами.

— Сходи к нему, — предложил Акимыч. — Может, там случилось что. Может, помочь человеку нужно…

Лёнька молча развернулся и рысцой побежал к дому с мезонином. Открыв калитку во двор, мальчик сразу убедился, что Лев Борисович действительно уезжает. Как и два дня назад, его машина стояла с открытым багажником, а сам хозяин на этот раз укладывал в него свои вещи.

— Лев Борисович! Вы уезжаете? — крикнул Лёнька, даже забыв поздороваться.

Лев Борисович повернулся и некоторое время смотрел на мальчика, точно не узнавал его. Перемена, произошедшая с писателем ночью, казалась сейчас ещё более разительной. Лев Борисович, очевидно, так и не сумел уснуть сегодня. На его осунувшемся лице и в помине не было прежней самоуверенности, да и весь вид писателя был так далёк от респектабельного, что казалось, в модном костюме Льва Борисовича находится совсем другой человек. Он смотрел на Лёньку отсутствующим взглядом.

— Лев Борисович, зачем вы так рано уезжаете? — опять спросил мальчик. — Вы… вы ещё вернётесь сюда?

— Наверное, вернусь, — ответил писатель приглушённым голосом, — но не знаю когда… Мне ещё нужно…

Он вдруг пристальнее взглянул на Лёньку и не закончил. Впрочем, мальчик и так всё понял.

— Лев Борисович, вы когда вернётесь, мы с вами в лес пойдём! Вы же ещё не ходили в лес!

— Да вот, не получилось… Ты же знаешь, — и писатель поглядел на Лёньку так, будто хотел высмотреть в нём что-то не видимое обычным взглядом.

Лёньке сделалось зябко. Он понимал: надо бы что-то сказать в ответ, как-нибудь по-хорошему проводить писателя, но не находил слов. Он чувствовал, что того давешнего Мойдодырова, который поучал Акимыча и сочинял сказку про кикимору-бражницу, больше не существует. Вместо него на Лёньку смотрел незнакомый мужчина, облик которого говорил, что он переживает крайне серьёзные, даже трагические минуты своей жизни.

— Ну, всего тебе хорошего, — сказал писатель, — а Фёдору Акимовичу передай поклон.

Лёнька прикусил губу и посторонился, давая Мойдодырову подняться в дом, чтобы продолжить сборы. Выходя за ворота, мальчик обернулся на писательскую машину и вспомнил свой разговор с Панамкой. Панамка ведь хотел в город! Только кто знал, что Мойдодыров соберётся домой так скоро? Теперь Панамкина мечта о собственном доме опять не исполнится. Лёнька как будто снова услышал его берущий за душу голос: «Если дома нет — зачем домовой? Тогда мы начинаем терять силу, нам становится трудно ходить, говорить… А потом приходит день…»

— Нет! — воскликнул Лёнька и, не думая больше ни о чём, что есть духу припустил по улице. Он бежал по просёлочной дороге, перепрыгивая через выбоины и стараясь не попасть ногой в песчаную колею. «Скорее, ну, скорее!..» — сам себя понукал мальчик. Краешком сознания он снова отметил, как велика ещё недавно была их деревня.

Наконец за околицей показался дом из красного кирпича. Взбежав на крыльцо, Лёнька забарабанил кулаком в закрытую дверь.

— Панамка! — пронзительно крикнул он. — Панамка, где ты?

Мальчик прижался ухом к двери, но из магазина не доносилось ни звука. Лёнька припомнил, как некогда он так же искал и звал Хлопотушу на бабушкином чердаке. Внезапно он что-то сообразил и, спрыгнув с крыльца, бросился к окнам: сначала к правому от двери, потом к тому, что слева.

В этом окошке нижний край стекла не уцелел. Привстав на цыпочки, Лёнька попытался заглянуть внутрь, однако после яркого света его глаза отказывались хоть что-то различить в темноте.

— Панамка! — приходя в отчаянье, закричал мальчик. — Это я, Лёнька! Ну где же ты там?!

Он снова поднялся на носочки, и здесь в стекольной бреши перед его глазами что-то промелькнуло.

— Лёнька?.. — переспросил слабый голос.

— Да, да! — обрадовался тот, прилипая к окну. — Писатель Мойдодыров уезжает в город, понимаешь? Ты поедешь с ним?

— Я ещё не решил… — сонно протянул домовёнок.

— Тогда решай сейчас! Ты хочешь в город или нет? Да ты что, спишь?

— Я сейчас выйду, — пообещал Панамка.

Лёнька обернулся к крыльцу, и тут кто-то легонько взял его за руку.

— А-а, ты опять через стену!.. — засмеялся мальчик, но в следующую секунду отпрянул.

Рядом с ним стоял Панамка и в то же время не Панамка. Это было какое-то солнечное привидение Панамки — полупрозрачная сущность с очертаниями домового, через которую были видны небо, трава и светило солнце.

— Панамка, ты таешь! — ужаснулся мальчик.