Солнечная тропа

— А паспорта крестьянам не выдавали, куда ж ты без паспорта? Тем и держались деревни. Одним словом — крепостное право. А как начали выдавать паспорта, так и побежали отсюда — в первый черёд молодежь побежала. Не получи тогда крестьянин этой воли — не в Москве бы ты, Лёнька, родился, а в Песках.

Пока Лёнька переваривал услышанное, а Кадило радовался, что ему удалось внести свою лепту в разговор, Выжитень спросил у полевика:

— По-твоему тоже выходит, что Пески умрут?

Печальный страж полей глядел на свой древний огонь, точно в магический кристалл, и долго не отвечал.

— Если селянину не вернут землю… то да…

— Да где ж ты найдёшь нынче настоящего селянина?

— Нынче, пожалуй, и не найдёшь, — согласился полевик. — Но я одно знаю: в душе у русского человека до сих пор живёт любовь к земле. Он, может, и сам этого не понимает, едет в город новую счастливую жизнь строить… А поживёт там, устанет от суеты — и смотришь, дачку себе завёл на четырёх сотках. И всякий свободный час норовит на этой дачке укрыться, и каждую травинку на ней холит… Знаете, почему?

— Почему?

— Да потому что его это земля, его, а не дядина. Маленький клочок, но свой. Вот и просыпается в нём крестьянин. А земля это чувствует и на заботу любовью отвечает. Она, может, благодаря таким вот дачникам и прощает нам многое…

— Полевуша, — опомнился Лёнька, — а как же трава для Акимыча?

Старик-полевик усмехнулся в белые усы:

— Никто про твоего Акимыча не забыл, просто травка пока не поспела.

— Как это?

— Травками сейчас редкие люди умеют лечиться, — доверительно сказал полевик. — Вот Сеничев ваш умел… А больше я в этих местах никого не знаю. В книгах у вас тоже интересно пишут: эта трава от сердца, эта от желудка… И давай все одинаково лечиться… А многие ли вылечиваются? Или вот свёл кто-то чистотелом бородавку, и тут же вывод сделали: помажь бородавку соком чистотела — она и пропадёт. Тысячи людей мажут — не пропадает. Почему, а, Лёнь?

— Не знаю, у меня бородавок никогда не было.

Кадило хрюкнул и снова стал серьёзным.

— Потому что нужную травку надо сорвать в нужное только тебе время. Сорвёшь раньше срока — недозрелая будет, позже сорвёшь — перезреет и тоже не поможет.

— А когда трава для Акимыча поспеет?

— Скоро уже, ты не бойся. Но сорвать вовремя — это ещё полдела…

— Я знаю, я слышал, — нетерпеливо проговорил Лёнька. — Значит, вы с нами в деревню пойдёте?

— Нет, в деревню я не пойду, а травку готовить будет Выжитень, — и завтра же поднимется ваш Акимыч. Ну а теперь пора, трава поспела.

Полевик загасил переливающееся пламя и прошествовал в темноту. Вскоре в лапах у Выжитня оказался букетик каких-то луговых цветов — от этих хрупких растеньиц зависела жизнь Акимыча.

Полевик не стал ожидать благодарности. Его белая одежда затрепетала, словно налетел внезапный ветер, а затем и сам старик закружился, теряя очертания тела, и унёсся в поля призрачным вихрем.

— Поспешим, — сказал Выжитень.

…В Песках они расстались. Выжитень торопился к больному Акимычу, Лёньке пора было домой, а Кадило, похоже, ещё не решил, чем ему занять себя до рассвета.

На Лёньку же навалилась усталость. Засыпая на ходу, он еле дотащился до дома, без сил свалился на свою постель. И тут по его щеке провели чем-то ласковым, бархатным.

— Хлопотуша, — прошептал мальчик и сладко засопел.

СОЛНЕЧНАЯ ТРОПА

Наутро Лёнька увидел Акимыча здоровым и бодрым, словно тот и не хворал накануне.

— Федя, — радостно удивилась бабушка, — да ты ли это вчерась умирал или приснилось нам?

— Не приснилось, Ивановна, — широко улыбнулся Акимыч. — Вот Лёньку поблагодарить пришёл…

— А ты при чём? — бабушка повернулась к Лёньке.

— Я ни при чём! — поспешно ответил тот. — Домовые ночью за травой ходили, за травой для Акимыча, и меня с собой взяли…

Бабушка растерянно развела руками.

— Что делается-то, а? — спросила она. — Ребёнок ночью по лесу шатается, траву какую-то ищет, да ещё с домовыми этими, а бабушка спит себе и знать ничего не знает!..

— Тонь, Тонь, да полно, — успокаивал её дед, — домовые ему лучше любой няньки, или не поняла ещё? А я к вам вот зачем: в Харино сегодня иду, могу Лёньку с собой взять.

— Бабушка, я пойду!

От удовольствия Лёнька даже запрыгал: он уже столько слышал про эту деревню, а пойти туда даже не мечтал.

— Племянничка проведать хочешь? — спросила бабушка Тоня у Акимыча.

— Хочешь не хочешь, а надо, — со значением ответил дед. — Ровно полтинник сегодня стукнул Федюшке. Подарок ему приготовил. Помнишь, Лёня, этажерку? Только как её в Харино переправить?

— За подарком пускай сам приезжает, — подсказала бабушка, — небось помоложе тебя.

— Акимыч, а ты знаешь, что в Харине ведьма живёт? — уже в дороге спросил Лёнька.

— Федосья Кальнова? Я, брат, больше полувека уже её знаю.

— Она правда ведьма?

Акимыч надвинул свою кепку на лоб:

— А кто её знает, что она такое. Много о ней слухов ходило, особенно раньше…

Лёнька почувствовал за словами деда что-то интересное.

— Расскажи, Акимыч, — попросил он, — нам же всё равно долго идти.