Солнечная тропа

— Да не противлюсь я! — слабо протестовал Фёдор. — А кто эти соты делает? Кто нектар в них приносит, а? Главное — это пчела, без неё не будет ни сот, ни мёда.

— А кто тебе говорит, что она неглавная? — проворчал Акимыч. — Только если эта пчела принесёт нектар да к тебе в чашку и положит, появится там мёд?

Тут Фёдор-младший решил сменить тему и принялся рассказывать, что, помимо мёда, пчёлы дают людям лекарственный прополис, пергу, воск, ценное маточное молочко… А Лёнька слушал краем уха и думал, почему это Акимыч так горячо спорил о сотах. Потому, конечно, что он защищал Егора, решил мальчик. В старике говорила не столько любовь к истине, сколько верность ушедшему другу.

И когда Лёнька с дедом покинули наконец гостеприимную пасеку, мальчик сказал:

— А я знаю, про какого ты знахаря говорил. Про Егора Сеничева. Мне о нём домовые рассказали.

— Всё рассказали? — растерянно спросил Акимыч.

— Все.

Старик закашлялся, словно в горле у него пересохло.

— Вот, значит, как… всё, — дед Фёдор снял свою кепку и принялся мять её в руках, что всегда выдавало сильное волнение. — Ну и что ж ты скажешь, Лёня?..

— Егор был замечательный человек, — ответил мальчик. — Я даже не знал, что такие люди бывают… Я в книжках про героев читал, но Егор мне больше нравится, хоть он и не герой…

Лицо Акимыча в один миг изменило выражение, и он порывисто обнял Лёньку.

— Милый ты мой!.. Как же ты это понял… про героев и про Егора? А знаешь, мы с тобой сейчас к нему пойдём!.. Здесь рядышком… Пойдём?

Лёнька понял, что Акимыч говорит про харинское кладбище, где была могила Егора.

— Пойдём, дедушка, — ответил он.

Кладбище находилось недалеко от деревни. Войдя в ворота, Лёнька увидел настоящую берёзовую рощу, и только потом — поросшие травой холмики с деревянными крестами и памятниками. Берёзки росли почти на всех могилах, и от этого харинский погост выглядел не торжественно-мрачно, а напротив, светло и как-то умиротворяюще. Памятники на могилах были одинаковые — четырёхгранные металлические пирамидки, увенчанные звёздами, — и только фотографии на них были разные. Когда такой памятник попадался на пути, Лёнька читал выбитые на нём фамилии и имена, вглядывался в незнакомые лица…

Возле одной из могил дед Фёдор остановился и обнажил голову.

— Здесь, Лёня, мои родители лежат, — негромко проговорил он.

Могилу обрамляла низенькая аккуратная оградка без калитки — в ней не было надобности, поскольку при желании оградку можно было спокойно перешагнуть. Внутри неё прижимались друг к другу два невысоких холмика, на каждом возвышался искусно вырезанный шестиконечный крест: один побольше, другой поменьше. Холмики осеняла задумчивая берёзка.

— В один год померли, — сказал Акимыч и потрогал оба креста, не качаются ли. — Дождались меня с войны, а сами вскоре…

На берёзовую ветку села какая-то мелкая пичуга и залилась такой звонкой трелью, что Лёнька помимо воли улыбнулся.

— Пой, пой, — сказал ей Акимыч, — порадуй их хоть песней, а мы пойдём…

Во второй раз дед остановился перед могилой, сплошь утопавшей в цветах. Цветы были не луговые, а такие, которые растут на городских клумбах.

— Тут похоронен Егор? — Лёнька с недоумением смотрел на эти цветы, словно явившиеся из другого мира.

— Тут, Лёнька, похоронены твои прадед и прабабка, — ответил Акимыч. — Тонины родители. Видишь, какой она цветник развела.

Лёнька смотрел на могилу и не мог понять, что он чувствует. Здесь, в этой земле, лежали люди, которых он никогда не видел, почти ничего о них не знал, но без которых он не появился бы на свет. Это были корни, которыми Лёнька уходил глубоко-глубоко в прошлое, туда, где среди первобытного леса однажды явилась миру маленькая убогая деревенька, долго не имевшая названия… Лёнька проглотил подступивший к горлу комок.

— А почему бабушка посадила городские цветы?

— Тонина мама, — сказал Акимыч, — за всю свою жизнь один раз в городе побывала. И потом всё вспоминала эти самые цветы… Не магазины, не рестораны, не парикмахерские там всякие… Вот и попросила Тоню перед смертью: не надо мне никакого памятника, а посади, доченька, на моей могилке такие цветы. Тоня теперь каждый год в город ездит, покупает луковицы, семена…

…Могилу Егора Сеничева Лёнька узнал сразу. Что-то толкнулось в его груди при виде невысокого зелёного холмика с потемневшим крестом, вокруг которого не было ни оградки, ни деревьев… Подойдя поближе, мальчик увидел вырезанную на кресте надпись: «Сеничев Егор Алексеевич. 1917–1969». Акимыч опустился на колени и поцеловал деревянный крест.

— Ну, здравствуй, Егорушка, — тихо проговорил он, и по щеке старика прокатилась маленькая слезинка.

Лёнька вдруг почувствовал, что и сам сейчас заплачет, и крепко сжал зубы. Дед Фёдор отступил от креста и опустился на мягкую травку.

— Садись, Лёня, — сказал он, часто мигая покрасневшими глазами, — погости у нашего Егора…

— Дедушка, расскажи мне про него, — промолвил мальчик, усаживаясь рядом.

Акимыч долго не отзывался, и Лёнька уже подумал, что старик не услышал его.