Солноворот

Тем временем в контору вошел и сам Федор Терентьевич. Он был в сапогах, в черном дубленом полушубке, в серой папахе, слегка сдвинутой набок. Взглянув на него, Жерновой с вспыхнувшей вновь неприязнью подумал: «Партизан, да и только… Сказано же было ясно, как организовывать закуп, а он тут опять кустарничает». Но при председателе колхоза начать разговор об этом с Янтаревым он не решился.

— Ну что же, товарищ Фонарев, — спустя несколько минут сказал Жерновой. — Подсчеты подсчетами, а выполнение обязательств для нас с вами закон. На обратном пути заеду и, если у вас не будет сдвигов, придется уже с вами по-другому разговаривать. — И, повернувшись к Янтареву, пригласил его с собой.

За деревню они вышли пешком. По хрустевшей морозной дороге шагали молча. Один — высокий и сутуловатый — ставил ноги легко, без примерки, другой — чуть пониже, в пальто и пыжиковой шапке — слегка семенил, боясь с непривычки поскользнуться на заутюженном колесами первопутке. Следом за ними на некотором отдалении двигался порожний «газик».

— Вот что, Федор Терентьевич, — остановившись, строго сказал Жерновой. — Вы тут, я вижу, опять неправильно ориентируете колхозников о закупе скота…

— Как неправильно? Мы же не можем это проводить в порядке административного нажима, — спокойно ответил Янтарев и достал папиросы. — Я обстоятельно вчера беседовал с людьми, разбирался. В самом деле, детям даже нет молока…

— Колхоз должен обеспечить.

— К сожалению, еще не может, — ответил Янтарев и, прикурив, поднес в пригоршнях огонь Жерновому, но тот воспользовался своей зажигалкой. — Если с фермы будут раздавать молоко, мы заведомо обречем колхозы на невыполнение плана госпоставок, — по-прежнему спокойно продолжал он. — Ведь подсчитайте, половину маточного поголовья уже сдали на мясокомбинат…

— Вот и надо, Янтарев, пополнять фермы,— пыхнув папиросой, ответил Жерновой.— Почитай, о соседях что пишут… А мы не понимаем сложившейся обстановки… Колхозники ссылаются на молоко, а сами пускают под нож весь скот. Вон Фонарев… даже сам Фонарев уклоняется. Если бы он, скажем, сдал на ферму свою корову, за ним и другие потянулись…

— У него же, Леонтий Демьянович, пятеро детей.

— Ну и что… — буркнул Жерновой и, вдруг осекшись, поправился: — Председатель вышел бы из положения.

— Я удивляюсь, Леонтий Демьянович, неужели вы могли вот так же сказать ему? — уже с упреком спросил Янтарев и, забросив за спину руки, добавил: — Вы, вы не о людях думаете, а о Лазуренко… Он своей славой затмил всем нам глаза…

— Не забывайтесь, Янтарев…

— Но и вы не забывайте, Леонтий Демьянович, мы наравне отвечаем за дело в области и за свои поступки…

— Что ж, ответим,— многозначительно бросил Жерновой и, не попрощавшись, направился к машине, которая, уже обогнав их, в нескольких шагах поджидала своего хозяина.

31

Из командировки Леонтий Демьянович вернулся с горькой необъяснимой досадой. Он вновь и вновь перебирал в памяти все происшедшее за последние дни, одно воспоминание наслаивалось на другое; старался утвердиться в мысли, что поступает правильно, но в то же время чувствовал все возрастающую неудовлетворенность. Жерновой привык видеть перед собой таких вот Лузгачевых, робких и исполнительных, с ними ему всегда легко было решать любые вопросы, и он, как ему казалось, справлялся с ними неплохо. И нынче, в начале поездки, он был уверен, что два процента для них уже не составляют большого труда, стоит договориться с передовыми районами, и снова области почет и уважение. И все бы пошло хорошо, если б не Дружинин. Надо призвать его к порядку, заставить выполнить решение. Однако встречи и с новыми людьми вызывали новые неприятности. Теперь уже не Фонарев его удивил — этот председатель молодой и, видать, не очень опытный, и не Янтарев -г-с ним уже он не раз схватывался и раньше, — удивил его старик Сократыч, которого’ он разыскал на ферме после разговора с Янтаревым. Сократыча Жерновой знал давно. И опыт его ценил и заслуги — как-никак член партии с девятнадцатого года, участник борьбы с Колчаком. Сократыч всегда выступал на собраниях дельно, но тут и он, как только зашла речь о коровах, возразил: «Не бережем свое добро, не множим. Она ведь, милушка, к весне отелится, приплод даст. А какой раньше крестьянин, если только он не дурак, на две живые души топором замахивался? Ужель отец-то ваш так же поступал?»

На минуту Жерновой задумался, хотя отец и не был крестьянином и не имел коровы, но старик чем-то напомнил ему отца,— вот так же и тот был востер на язык. Но отец и другое наказывал: «Если поверил во что — нацелься в точку и не сворачивай».

И вот теперь, вернувшись из командировки, Жерновой снова засел за сводки, снова начал подгонять цифру к цифре, уже на полпроцента подались вперед — немного и до конца есталось.