Я молчу – смотрю в окно на то, как неистовые волны внизу лижут причал. Ветер гнет деревья. В небе сверкают молнии. А дождь все никак не начинает стучать по окнам.
– Если бы я знал о тебе, я бы не оставил тебя. Возможно, Дорин хотела наказать меня за то, что я оставил ее. Она знала, что я люблю детей и что мечтаю о большой семье в будущем. Только вот детей у меня нет – сама знаешь. Я бы не бросил тебя, Санни… – Джонатан вдруг тянется ко мне и берет за руку, и я вздрагиваю от неожиданности. – Не бросил бы. Если бы только я знал, если бы знал…
Он повторяет это как мантру. И я отчаянно хочу ему верить.
– Ты слишком поздно исполнил ее, – говорю я, чувствуя, что меня бросает в жар.
– Ее?..
– Мечту детства. – На моем лице появляется улыбка, хотя больше всего на свете я хочу заплакать. – Когда я мечтала о том, что однажды приедет мой папа – хороший, красивый и умный. И все узнают, что у меня, Санни Ховард, есть настоящий папа. Ты опоздал на десять лет.
– Прости меня, – просит он убитым голосом. – Прости меня, Санни. За то, что не знал о твоем существовании. За то, что не узнал при встрече. За то, что не смог помочь. Ни тогда, когда ты и твоя группа участвовали в этом проклятом конкурсе. Ни тогда, когда ты стала голосом Дианы Мунлайт. Я ведь подозревал неладное, подозревал! – стукнул он вдруг кулаком по столу. – Но позволил им одурачить себя и отправить в США. Я полное ничтожество. Не имею права называться твоим отцом. Но, Санни, позволь, я буду рядом. И буду помогать тебе.
Я опять не знаю, что сказать, и просто пожимаю плечами. Я все еще в полном смятении. Мой отец и правда известный музыкант – как я и мечтала в детстве.
– А как же Саманта? – спрашиваю я.
– Сэм уже обо всем знает, – отвечает он. – Она поймет.
На нас наконец обрушивается ливень, а гром грохочет прямо над домом. Мы с Джонатаном долго разговариваем – нам обоим сложно принять тот факт, что мы – кровные родственники, и когда он порывается уехать, я говорю ему остаться – слишком сильная гроза на улице, ехать опасно. И он остается. До глубокой ночи мы разговариваем. Он рассматривает мои детские фотографии, которые бабушка хранила в старом альбоме, и видя их, то и дело вытирает глаза, но старается улыбаться.
– С ней у тебя только один снимок, – хмурясь, вдруг замечает Джонатан. – Почему?
Сначала я не понимаю, кого он имеет в виду, но ловлю его взгляд – Тейджер смотрит на фотографию юной Дорин, которая с теплой улыбкой взирает на нас с комода. И понимаю, что он говорит о ней.
– Я была ее вечным напоминанием твоего предательства, – отвечаю я. – Ей сложно было меня принять. Да и плохие привычки мешали этому. Меня воспитали бабушка и дедушка.
На лице Джонатана появляется болезненное выражение – ему тяжело слышать это.
– Только не надо меня жалеть, – раздражаюсь я. – Моя жизнь была чудесной. К тому же со мной всегда была тетя Мэг. Дорин же… Я ненавидела ее. Но теперь у меня нет сил даже осуждать.
Джонатан неожиданно обнимает меня – я не успеваю оттолкнуть его, а может быть, не хочу отталкивать.
– Бедная моя девочка, – шепчет он, а я понимаю, что все-таки плачу.
В этот день я теряю мать, но обретаю отца.
Возможно, когда-нибудь я смогу назвать его папой.
Этой ночью мне снится Дорин. Она стоит на другом берегу реки в белом платье и улыбается мне – так, как не улыбалась никогда. Искренне и по-доброму. Я просыпаюсь со слезами на глазах, но с чувством того, что пустота в груди затягивается. И долго смотрю на ночное море, которое уже стало спокойным и тихим. Гроза ушла на запад.
Эпилог
Люди, которые хотели счастья
Диана Мунлайт живет на берегу моря – в большом белом доме с мансардой и панорамными окнами, вдалеке от суеты и шума мегаполиса. Она закрыта для общения, и в ее дом сложно попасть – его окружает высокий забор. Рядом с домом находится чудесный сад с розами, и Диана полдня проводит там, занимаясь тем, что стало смыслом ее жизни – музыкой.