– Папочка! У меня тоже есть мечта! – ластится к нему дочь.
– И какая же? – интересуется он.
– Хочу дракона! Живого! – заявляет малышка.
– К сожалению, мы не сможем завести дракона, Алиса, – отвечает Аарон. – Для него нужен специальный ангар. Но вот собаку – вполне. Как ты на это смотришь?
– Может быть, пони? – не сдается девочка.
– Пони тоже нужен большой дом, – качает головой Аарон.
– Тогда большую собаку! И пушистую! Но назовем мы ее Дракон! – сразу ставит условия Алиса. Кэт смеется.
Они ужинают всей семьей, а потом отправляются на прогулку. И хотя Аарон прячет лицо, он и Кэт впервые чувствуют себя свободными.
Через несколько дней Аарон подписывает бумаги для развода, и они уезжают – их ждет дом у моря и новая жизнь.
Старое кладбище в моем родном городке находится на холмах, и если стоять лицом к западу, то можно увидеть море. Но почему-то здесь никогда не пахнет солью и свежестью, а пахнет землей и горькими цветами.
Мои бабушка и дедушка похоронены в стороне от остальных, но с недавних пор рядом с ними появилась еще одна надгробная плита. На ней написано: «Дорин Эвилин Ховард». Это могила той, которая меня родила, но которую в сознательном возрасте я так и не смогла назвать мамой.
Ее не стало из-за передозировки наркотиков в тот день, когда я была на пресс-конференции. Об этом мне спустя несколько суток сообщил ее сожитель, который, впрочем, ничуть не расстроился. Он спросил меня, буду ли я оплачивать похороны или это сделает государство. И я сказала, что все оплачу сама.
Дорин привезли в родной город – туда, где она родилась и провела свои самые счастливые годы. И хотя мы никогда не были близки, я сделала все, чтобы ее проводы были достойными.
Думаю, бабушка и дедушка гордились бы мной. И надеюсь, что они встретили ее там, за горизонтом. Встретили ее другую: красивую, молодую, еще счастливую. Безмерно талантливую и несломленную.
Мне очень жаль, что все так получилось.
Сегодня я здесь вместе с тетей – она не смогла попасть на сами похороны, но очень хотела попрощаться с сестрой.
– Ее путь был коротким, но трудным, – шепчет Мэган, стискивая в руках букет бледно-желтых роз. Я привезла ее сюда в коляске – она уже ходит, но дорога не близкая.
Лицо Мэг влажное и измученное. Для нее это большая потеря. Она беззвучно плачет, и слезы падают на белые розы, которые она привезла.
Я не могу заплакать. Слез нет совсем, только щемящая пустота в груди. Откуда она появилась, я не знаю – Дорин ведь никогда не было в моей жизни.
С моря дует холодный ветер. Но все равно пахнет травами, а не солью. Я ежусь, глядя на пенистые вздымающиеся волны. Надвигается шторм.
С моей помощью Мэг кладет на землю букет, и почему-то я вспоминаю, что Дорин любила розы. Из памяти всплывает старый эпизод из моего раннего детства, о котором я совершенно забыла. Я, совсем еще кроха, сижу за столом с карандашами и листами бумаги, и в комнату заходит Дорин с букетом роз. Она улыбается и отдает мне один из цветков, и я бережно храню его в столе, не зная, что цветок нужно поставить в воду. Роза засыхает, но я все равно дорожу ею – ведь ее подарила мама.
Отогнать это далекое, полузабытое воспоминание непросто.
Я не верю в судьбу – я верю в людей. Я не верю в магию – я верю в чудеса, которые творим мы сами. Но когда я нахожусь на кладбище, я хочу верить в реинкарнацию. В то, что Дорин пройдет еще один путь, и на этот раз он будет долгим и счастливым.
Я смотрю в сизое тяжелое небо и говорю ему: «Пусть будет так, хорошо?»
Вдалеке над морем слышится первый гром, и я принимаю это за ответ.
Да.
– Как думаешь, она совсем не любила меня? – спрашиваю я, когда мы оказываемся на тропинке – я везу Мэг, и под моими ногами шуршит гравий.
– Любила, – отвечает твердо Мэган. – Когда ты была совсем крошкой, она пела тебе красивые песни и плела венки. – Тетя снова смахивает слезу. – Прости ее, Санни. Не ради нее, ради себя. И отпусти.
Я вздыхаю. Это то, что я пытаюсь сделать. И надеюсь, что однажды это получится.
Мы отправляемся домой. Прежде чем Мэг вернется в реабилитационный центр, а я – в Нью-Корвен, мы на день задержимся в нашем родном городке. Я хочу привести в порядок дом дедушки и бабушки и забрать кое-какие фотографии.
У ворот я замечаю капот алой машины, но не придаю этому значения. Я везу тетю дальше, но меня вдруг останавливают.
– Санни? – недоверчиво говорит мне знакомый голос. – Санни Ховард?
Я оборачиваюсь и вижу Джонатана Тейджера. Он ничуть не изменился – точно такие же растрепанные каштановые волосы, та же небрежность в одежде, только вот глаза у него безмерно удивленные и отчего-то виноватые.
– Привет, – улыбаюсь я Джонатану и удивленно спрашиваю: – А что ты тут делаешь?
– Это ведь ты – Санни Ховард? – зачем-то еще раз уточняет он. Я киваю.
– А Дорин Ховард – это…
– Моя мать.
– И ее больше нет, – заканчивает Джонатан тихо. – Мне сказали соседи, что…
Он не заканчивает предложение – я и так его понимаю.