Июльским днём в газетах напечатали о позволении открывать частные торговые заведения, известие мигом облетело и тех, кто не читал газет, и тех, кто был вовсе неграмотный, воображение принялось рисовать белые пышные калачи, разную сдобу на прилавках булочных, представлялись горы мешков с зерном, с мукой, которые на подводах везут в город хозяева своего хлеба. В избах, откуда не потягивало трупным душком, селяне шептали, вздыхая: "Дожить бы..." - и ели купырь, хлебали похлёбку из лебеды, из крапивы, ложками подгоняли время.
В этот день Маркел Неделяев обедал у себя дома, распахнутое окно вдыхало пропаренный нещадным солнцем воздух. Ходившая чуть слышно Поля в косынке поставила на стол глубокую миску, полную барсучьего мяса, нарезанного мелкими кусочками и тушённого с грибами. Маркел втянул ноздрями аромат горячей пищи и весь - само блаженство - спросил жену:
- Сама сготовила или Федосья?
- Мама только доглядывала, а я уж теперь сама сумела, - тихо, со сдержанной гордостью, проговорила Поля.
Федосья и Потаповна на кухне уже наелись барсучатины и теперь пили там чай. Федосья с зимы до летней теплыни прожила у Неделяева, а когда собралась вернуться в свою избу, услышала от зятя то, от чего так и потянуло припасть к его ногам: "Питаться приходи ко мне". Он в мысли о ней и о Потаповне "кормлю старых!" со сладкой гордостью любил себя за доброту.
Сейчас, склонясь над миской, ложкой отправив в рот кусочек мяса с ломтиком гриба и соусом, сказал жене:
- Садись ешь...
Она молча принесла из кухни миску, ложку, осторожно села за стол с мужем, стала есть, робея от усилия делать это степенно. Она всегда ела с ним, но лишь после того, как он распорядится. Истощённой она уже не была, но Маркел, придирчиво её оглядывая, думал: "До лучшего вида ещё не отъелась". В нём въедисто сидело желание, чтобы она смогла выносить здорового младенца, из которого вырастет москанинский солдат будущего, обязанный отцу своим высшим сознанием.
Пообедавший Маркел, в то время как Федосья взялась мыть посуду, а Поля пошла в огород позади избы полоть, надел гимнастёрку, застегнул пояс с кобурой и, прежде чем направиться на место службы, посмотрел зреющие ягоды: в своё время Изот Иванович Горохов посадил перед окнами избы и вдоль изгородей красную и чёрную смородину, крыжовник. Росли во дворе и яблони, Маркелу особенно нравился сорт ранет. Он думал попросить у лесничего, который чего только не достанет, сахару, и представлял, как Поля варит в тазу варенье из ранеток.
Борисов дал сахар, сказав сокрушённо: "Вот сколько могу. Очень трудно сейчас с ним, и за мясо его, сколько надо, не получишь". Варенья сварилось на всю зиму - при том, однако, что вкушали его не более, чем по блюдечку в воскресенье. Маркел, уважавший себя за справедливость, громко требовал от Поли, чтобы в его блюдце варенья было ровно столько, сколько у других, и потом прислушивался, как Поля, её мать и Потаповна шепчутся об этом со слезой, в молитвенном поклонении ему.
Весну перебились без лакомства, зато лето накатило такое: бери сахар, почти как при царизме. В Сорочинском, где Неделяев в очередной раз посетил начальство, хлеб, чёрный и белый, продавался без очереди, глаз невольно считал вывески "Блинная", "Закусочная", "Чайная".
Милиционер сошёл с лошади у заведения "Пиво Вобла", ступил в небольшой зал не без волнения и растерянности: в подобных местах ему не доводилось бывать. Воблы он накушался за войну и после, получая её пайком, и решил от неё отказаться с пренебрежением. Углядев незанятый столик, он не успел усесться, как подскочил паренёк в белом фартуке, с поклонцем проговорил:
- Имеются пиво "Венское", "Мюнхенское", "Пильзенское", вобла, лещ копчёный, судак солёный, раки.
Неделяев смерил паренька взыскательным взглядом и мрачно, будто заранее недовольный, произнёс:
- Каждого пива мне по полстакана на пробу!
- Сей момент! - официант опять поклонился, убежал, принёс на подносе требуемое.
Маркел пробовал пиво впервые в жизни. Тёмно-янтарное оказалось "Венским", "Мюнхенское" было ещё темнее. "Пильзенское", совсем светлое, лучезарно золотилось под белой пеной. Все три порции Маркел выпил, нарочито морщась, хотя пиво, по сравнению с самогонкой, счёл вполне приятным напитком.
Он заказал одну, вторую, третью кружку "Пильзенского", расправляясь с варёными багрово-красными раками. В первый раз познав не круто-жаркий, а лёгкий, игриво ласкающий душу хмель, приступил к четвёртой кружке, наблюдая восторг посетителей, потягивающих пенную влагу, думая: "Неуж снова выпало сусликам жировать?" И вдруг спохватился, что не чувствует злобы.
57
У Поли, варившей варенье в это лето, замечался живот. Таз стоял на вынесенной во двор железной печурке, в которой багровели угли. Рядом были поставлены стол, табуретки. Поля вырезанной из липы ложкой с длинным черенком снимала с булькавшего в тазу сиропа пенку, бережно стряхивала её на плоскую тарелку.